общую сумму в тысячу двести двадцать шесть рублей, – носатый закрыл книгу и безэмоционально воззрился на Ободняковых.
– Ерунда! – спустя несколько секунд, храбрясь, воскликнул Крашеный. – Если и есть подобный закон, то его действие запускается специальным контрактом. Ни на что такое мы не соглашались и не подписывали.
– Напротив, – с отеческой улыбкой ответил ему театральный смотритель. – Вы сами и изволили подписать согласие на сии условия не далее как два дня назад. – с этими словами фон Дерксен извлек из другого нагрудного кармана еще один листок и помахал им перед глазами остолбеневших артистов. – Согласно данному Vertrag, вы обязались перечислить в пользу Чумщского детского сада эти самые с полтиною семьсот пятьдесят два рубля. Копия есть у вас, дорогие артисты. К сему, ежели вы вдруг не владейть немецким языком, приложен нотариально заверенный перевод, – фон Дерксен достал очередную бумагу. – Здесь, в частности, указано: «охраняется Законом ГШ о культуре и культурной деятельности». Вам конечно же известно, господа, что незнание закона никак не освобождает от ответственности…
– Постойте! – дрожащим голосом воскликнул Усатый. – Спектакль и в самом деле сорван, отрицать данный факт весьма глупо. Однако ж потрудитесь объяснить, как доказуется, что сорван он по нашей именно вине? Это ведь форменная ложь, поскольку по меньшей мере полтыщи пар глаз помимо нас с вами не дадут соврать, что представление прекращено по недогляду лиц правопорядка. Которые отнюдь не в нашей компетенции.
Фон Дерксен хохотнул, а уездный судья Шпигельглуз покашлял и вновь раскрыл свою книжищу.
– Касательно вашего вопроса, – сонно пояснил он, поправляя очки. – Позвольте зачесть пункт пятый статьи номер два ранее упомянутого закона, вернее, его фрагмент. – Шпигельглуз принялся водить крючковатым пальцем по странице. – «К числу исполнителей мероприятия относятся лица, задействованные непосредственно в его показе (артисты, музыканты, танцоры и тому подобные), а также личный обслуживающий персонал артистов – гримеры, бутафорщики, монтажники декораций и прочия. Всех сиих имена располагаются отдельным списком в контракте».
– Стрельбу, насколько я помню, открыл, – фон Дерксен пожамкал губами. – Три-фон.
Ободняковы налезли на Генриха Вильгельмовича и тот ткнул пухлым мизинцем в немецкоязычный контракт. Последние надежды артистов рухнули: в напечатанном мелким шрифтом списке из трех человек третьим (первыми двумя были, конечно, сами Ободняковы) значилось Tryphon.
– Итого, общая сумма – обязательства по контракту и неустойка за срыв – составляет тысячу девятьсот семьдесят восемь рублей с полтиной, – вынес приговор фон Дерксен.
Шубин следил за манипуляциями смотрителя искусств, раскрывши рот. Еще минуту назад городничий отчетливо понимал: вот он – крах, все надежды на богатство, а вместе с ними и самое жизнь ухнули в бездну, и не было на земле человека несчастней. Шубин сдался. Горе и страх заполонили его сердце и поработили мозг. А фон Дерксен, ловкий сообразительный немец, присутствия духа не терял. Он всё продумал заранее, да так обставил, что теперь комар носу не подточит. Выписал настоящий мат зарвавшимся актеришкам. Ай да хитрый сорванец, фон Дерксен! Конечно, Шубин и не подозревал, что немец хитер настолько, что обязал Ободняковых перевести деньги в пользу несуществующего уже детского сада – и совсем неспроста: здание это назавтра, согласно некоему приказу, должно было перейти на баланс полиции, а все счета – «аннулированы в пользу государства». А дальше? Дальше Фон Дерксен повздыхает перед Шубиным, поубивается, пооскорбляет себя бранными словами, затем велит подать свежую тройку и уедет в город. Там он в одном из банков до копейки невозмутимо обналичит упразднённые якобы средства и пустится в обратный путь, по дороге развозя нужным людям по конторам вознаграждения «с нижайшим» за хитро обставленную махинацию… Никак не знал об этом глава города Шубин, посему, после того, как фон Дерксен озвучил Ободняковым итоговую сумму (которая превосходила все ожидания городничего), он едва сдержал себя, чтобы не заплясать от радости. «Спасен! – кричал в его голове кто-то невидимый под оглушительный туш и канонаду фейерверков. – Спасен, Троха!»
– Ничего не попишешь, господа, – сказал Шубин как можно более равнодушно и развел руками. – Соответствующе букве закона. Мы вам всегда рады, вы для Чумщска можно сказать родные, но контракт есть контракт.
Шубин заприметил, что на сцене с парою вооруженных помощников объявился помощник Жбыря, штабс-капитан Гусынкин, и совсем осмелел.
– Но это же огромная сумма, – сказал чуть не плача Усатый. – Нам такую вовек не осилить. Мы бедные странствующие артисты.
– Ха! – прыснул в кулачок Шубин.
– Не волнуйтесь, господа, – успокоил фон Дерксен. – Начальную сумму мы изымем из сейфа, – он снял с шеи веревочку, на которой был ключ и едва заметно кивнул одному из многочисленных своих прислужников – тот сразу же юркнул за кулисы. – Там прилично соберется, уверяю вас. За вычетом конечно же денег самых вам необходимых, дабы беспрепятственно продолжить гастрольную деятельность. Это святое. И небольшую сумму в подарок от благодарных зрителей, – фон Дерксен приложил руку к груди. – Не извольте отказывать. За остальным мы направим векселя на ваш столичный адрес. Если только у вас нет ценных бумаг при себе, – последние два слова фон Дерксен произнес с особым ударением. – Их мы можем обналичить в нашем банке. Коль так, то процент неустойки снизится на… эмм-с… одну восьмую, обещаю, – смотритель подмигнул Ободняковым.
– Стащили! – гаркнул вернувшийся из-за кулис прислужник. – Ящик стащили!
– Что ты, дармоед, выдумываешь?! – прикрикнул на него фон Дерксен и здесь заприметил побелевшие лица артистов.
– Да… Украли… – подтвердили те едва слышно.
– Да когда успели? Кто?! Его ведь и четырем мужикам не снести! – с нескрываемыми ужасом и восхищением воскликнул фон Дерксен. – Я туда специально булыжников навалил.
– Да двое и несли, – ответили Ободняковы.
– Чего ж вы их не остановили? – насел на артистов пунцовый Шубин.
– Покорнейше просим нас простить, мы спектакль играли, – мгновенно вскипел Усатый.
– Ничего, далеко не уйдут, – пообещал подошедший Гусынкин. – С эдакой-то ношей. Мы их по вмятинам на почве и определим.
Послали погоню. Фон Дерксен отвел в сторону Шубина и, почти не таясь, обсуждал с тем, что следует изъять у Ободняковых в случае, ежели воров так и не настигнут.
– Коляску? Лошадей? – доносился голос Шубина.
– Всё не то! – разочарованно восклицал фон Дерксен. Руки у него ходили ходуном, сальный подбородок трясся – видно было, что он жуть как переживает. По степени этих переживаний и по тому, с какой легкостью отмел он коляску и лошадей, можно было заключить, что за богатства скрывал сейф.
У Крашеного от волнения и духоты вдруг совершенно не к месту носом пошла кровь. Тут же к нему подскочил услужливый молоденький полицейский с кувшином воды и полотенцем. Другой поднес артистам раскладные стульчики.
– Присаживайтесь-с. Авось долго ждать придется.
Ободняковы покорно
