ума. Тоже колбасится повсюду. А враль был…
Р а я. Кот?
В а л я. Не кот, конечно, Костька. (Поворачивается к двери.)
Р а я (ей, вдогонку). Я сейчас у Кости была.
В а л я (останавливаясь, после паузы). А зачем пошла?
Р а я. Он просил. Посмотреть квартиру. Ключ оставил.
В а л я. Ну? (Пауза.) Не понравилась квартира, что ли?
Р а я. Да, чепуха.
В а л я. Тогда что?
Р а я. Нет, ничего.
В а л я. Ну, это знаешь!.. Тогда и я тебе про него… Все хотела рассказать одну вещь. Теперь не буду.
Р а я. И не надо.
В а л я. Много ты понимаешь — надо, не надо. Да уж ладно. Не в тебя. Так и быть. Встретила я тут одну. Лидой звать. Теперь администратором в гостинице работает. Хорошенькая была. Теперь, конечно, не то.
Р а я. Не надо мне про все это, Валя.
В а л я. Раз я говорю, значит, надо. И мужики за нею в свое время — косяком. Ну и Костя, они вместе учились, — тоже. Это еще до тебя было. Он ведь влюбчивый был, Костя-то. Он ее в коридорах ждет, а она мимо, с кавалером. И хохочет. Он ей, скажем, букет цветов, а она тут же, у него на глазах, кому-нибудь передарит и Косте ручкой помашет. Дескать, лопух ты. В общем, унижала его, конечно, всячески.
Р а я. Почему — конечно?
В а л я. А мы, бабы, меры не знаем, когда наша власть. Это точно. Все, без исключения. Что смотришь-то? И ты такая. Ведь не пожалела своего Костеньку? Всю правду ему выложила. А от правды другой человек, глядишь, в петлю. А с ложью еще протянул бы. Нет бы тебе тогда словчить. Со временем все и обошлось бы.
Р а я. Ох, Валя, ты что-то сегодня в ударе.
В а л я. Ладно. Отвлеклась я. В общем, обычные наши штучки. Так и не добился он ничего. Выскочила она замуж за кого-то. Потом еще за кого-то. Короче, повстречались они случайно недавно. Костя пижоном, на машине. А она по тротуару топает и в обеих руках по авоське с продуктами. Увидел он ее — батюшки! — и предложил подвезти. Она: «Вот, говорит, спасибо. А то мне чуть руки сумками не оторвало». Поговорили они. Оценила она и машину, и костюмчик, и все такое. И он оценил. Массажа-то она не делает, где там? И раздалась. И платьице — сикось-накось, ширпотреб, неглиже с отвагой. И личико, сама понимаешь, — рано цвела, да быстро увяла. Все это он внимательно рассмотрел и тихо ей сказал: «Не котировался, говорит, я тогда у тебя, Лидуся. Не котировался. А напрасно. Сейчас бы тебе не пришлось так бы». А как — не сказал. «И выглядела бы ты, говорит, не так». А как — опять не сказал. Два квартала до ее дома не доехал, высадил. «Извини, говорит, мне не туда». Ручку поцеловал, знай, дескать, наших, вперед пропустил, да к-а-к мимо нее газанет! И ручкой на повороте помахал. Ничего, значит, не забыл. И про ручку помнил. Так что памятливый он, твой Костя-то.
Р а я (с тоской). Господи! Что ты мне все глаза открываешь? Это-то как раз чепуха.
В а л я. Курица ты. Значит, придет время, он и с тебя за все взыщет.
Р а я. За что — за все? Я ничего не скрывала. Сам знает, на что идет.
В а л я. Вот что не скрывала — взыщет. И что сам знает, а идет. За все. Полной монетой.
Р а я. И как же мне расплачиваться придется?
В а л я. Этого не знаю. У каждого мучителя своя повадка. Но, думаю, покуражится.
Р а я. А ты откуда знаешь?
В а л я. Сама такая. Злая и завистливая.
Р а я. Да брось ты на себя наговаривать. Все это пустяки.
В а л я. А пустяки, так когда свадьба? Или по второму разу не будет? Замотаете? А может, вообще раздумала?
Пауза.
Р а я. Знаешь, что я сегодня у Кости нашла?
В а л я. Бабу?
Р а я. Перестань… Раскрыла я одну книгу, а оттуда — все бумаги Зинаиды Григорьевны. Значит, он у нее их брал, а никуда не посылал. Ни по каким каналам. Ты понимаешь? Брал. И не посылал.
В а л я (растерянно). И что — он? Как объясняет?
Р а я. А я его и не видела. Бросила все на стол и убежала.
В а л я. Ну и дура. Надо было на место положить.
Р а я. Зачем?
В а л я. Мало ли… Вот и доверяй после этого людям. Уж старуха-то… словно к сыну. Никому теперь не поверю.
Р а я. А наверное, можно — одно из двух. Либо как ты, либо как Зинаида Григорьевна.
В а л я. Ну, по-старухиному у тебя не выйдет. Не тот характер.
Р а я. Вот я и думаю.
В а л я. А по мне — лучше одной. Хотя как-никак, а всё — брюки.
СЦЕНА СЕМНАДЦАТАЯ
Письмо старушки
На авансцене с т а р у ш к а сидит в качалке и пишет. В глубине сцены Р э ч е л танцует под магнитофон. И л ь я просматривает газеты.
С т а р у ш к а (пишет и говорит). «А теперь я вам опишу, какой разговор был у меня сегодня с Илюшей и Рэчел». (Смотрит на Рэчел.) Это что? Самый последний крик моды?
Р э ч е л. Уже нет.
С т а р у ш к а. А это не вредно?
И л ь я. Не хочешь ли научиться, мама?
С т а р у ш к а. Нет, я уж лучше сразу что-нибудь поновее.
Р э ч е л. Новые я танцую пока неважно.
С т а р у ш к а. Ничего. Мне не к спеху.
Р э ч е л. А что танцуют у вас молодые люди?
С т а р у ш к а. Я редко бываю на танцульках. Скорей его, то же самое.
И л ь я. Такие танцы у вас, наверное, запрещены.
С т а р у ш к а. Насколько я знаю, если молодым людям что-нибудь запретить, так они именно это и делают. У нас сейчас молодые люди увлекаются стихами.
Р э ч е л. Пишут стихи?
С т а р у ш к а. Ну — пишут! Ты думаешь, стихи — сел так просто и написал? Ходят и слушают стихи.
Р э ч е л. И на это тратят свободное время?
С т а р у ш к а. Только свободное. А на что ты тратишь свободное время?
И л ь я. О! Они серьезные люди!
Р э ч е л. Ох, папа!.. Мы гуляем, ходим в кино, сидим в кафе, танцуем… Занимаемся спортом.
С т а р у ш к а. То же самое и у нас. (Илье.) А ты разве всего этого не делал?
И л ь я. Разумеется, делал! Правда, мы гуляли по-человечески. Не обнимались, не целовались у всех на виду. Но я не осуждаю. Каждое поколение по-своему с ума сходит. Старики всегда брюзжат. А надо знать: перемены означают неприятности, но перемены означают прогресс. Например, в кино сейчас показывают такое, что даже обезьяна покраснела бы. А они смотрят и хоть бы что. И если это не прогресс, так вы можете меня…
Р э ч е л. Ох, папа! Такое сейчас время.
С т а р у ш к а. А какое сейчас такое особенное время?
Р э ч е л (со смехом). Последнее! (Вертится.)
И л ь я (матери). Ты слышала? Последнее.
С т а р у ш к а. Ну и ну. Что это значит?
И л ь я. Что в любой момент все может полететь к
