почему я тебя позвал. Они считают, что я отказался, а ты согласишься. Им ведь нужна эта статья, она не снята с повестки дня…
Он молчит некоторое время, словно не решается сказать еще что-то. Наконец, решается.
– Лидия, а ты не боишься писать статью?
– С чего бы? – удивленно спрашивает она.
– Но ведь каждый, кто напишет про эту теорию, может умереть.
– Виктор Сергеевич, вы серьезно?
– Куда серьезнее.
– И тот, кто дал инструкцию, тоже умер?
– Это другое дело.
– Чем же я буду отличаться от него?
– Ну да, ничем, – он растерянно смотрит на нее, затем лезет в ящик стола за новой пачкой сигарет. – Надо бросать, – говорит он. – Я бы на твоем месте отказался писать.
– Меня уволят, Виктор Сергеевич, если я откажусь.
– Эта работа для тебя так важна?
– Я два года работала продавцом парфюмерии.
– Понятно, – говорит он.
– Виктор Сергеевич, с вами было хорошо работать.
Он кивает, затягивается, глядит в окно.
Редакция возбуждена. Все разбрелись по кучкам, шушукаются. Кто-то уже сбегал за выпивкой, будет сабантуй. Для большинства Виктор Сергеевич был плохой руководитель. Он был и сам не ам, и другим не дам. Точнее, сам-то он ам, а другим не давал. Таково общее мнение. При либералах Виктор Сергеевич озолотился. Получил квартиру от Лужкова как видный журналистский деятель. Теперь он эту квартиру сдает. Квартира большая, она обеспечивает его деньгами на жизнь.
Молодые сотрудники редакции тоже хотят иметь халявные квартиры. Но кто им даст? Тем более в газете, слывущей либеральной. Нет уж, пусть лучше нынешние хозяева газеты, как это по-ихнему… расконспирируются. Лидия знает, что молодые сотрудники газеты готовы хоть под кого, лишь бы им дали какие-нибудь гарантии, какие-нибудь надежды. Где же здесь место для Виктора Сергеевича, сохранившего барские замашки свободомыслящего?
«Пожалуй, мне придется писать статью» – думает Лидия.
Роется в коробке с бумагами. Достает инструкцию.
«Следует сделать так: изложить реальную историю вербовки…».
Она сидит некоторое время, смотрит в окно.
«В 2000 году я работала корреспондентом в небольшой газете. Читателям нравилась мистика, и нашим постоянным автором стала профессиональный парапсихолог по имени Галина».
«…затем рассказать о записи (она происходит в произвольном порядке; по данному телефону разрешается позвонить, чтобы использовать этот разговор в статье)».
– Слушаю вас, – говорит спокойный женский голос.
– Я бы хотела записаться на лекции по теории выигрыша.
– Вы должны привезти сто двадцать тысяч долларов по адресу, который у вас есть. У вас есть адрес?
– Да.
Она ждет, что ее спросят: «А откуда у вас этот адрес? Откуда этот телефон? Кто вам его дал?», но ее об этом не спрашивают. У женщины такой будничный и такой незаинтересованный голос, кажется, в глубине ее квартиры разговаривают дети, и она говорит куда-то в сторону: «Да тише вы!».
Кто эта женщина? Жена Александра Мостового? Его дочь? Можно было бы узнать это по базе данных телефонов, которая продается на Горбушке, но Лидия думает, что это лишнее: какая разница? Ее любопытство не должно выходить за пределы ее намерения.
– Когда вы придете? – спрашивает женщина.
– Я могу прийти завтра. Во второй половине дня.
– Захватите паспорт.
Легко двигаться по этому коридору, в нем такие прочные стены. И никаких ответвлений, никаких тайных комнат. Это даже приятно.
– Ты о чем задумалась, мать? Ты расстраиваешься, что ли? – Экономический обозреватель хлопает ее по плечу. – Пошли бухнем? Да ты не парься, теперь все будет даже лучше. Ты со стариком ладила, я знаю, но из-за этого ты не видела его недостатки.
– Да идите уже! – кричат им. – Тут назрел тост!
– Зачем они кричат? – говорит Лидия. – Виктор Сергеевич может обидеться.
– Да он уехал уже, ты не видела? Сказал, что завтра новый придет. Молодой и красивый.
– С военной выправкой! Ха-ха-ха. Идите уже, водка стынет!
24
Семену Лацке было семь лет, когда их с отцом бросила мать. Сказать, что это сильно повлияло на мальчика, значит не сказать ничего. Мальчик онемел от горя. То есть натурально перестал разговаривать и молчал два года подряд.
Вначале его таскали по врачам-педиатрам и врачам-психиатрам, потом в ход пошла тяжелая артиллерия: профессора, приятели отца. Пока они разбирались с недугом, бедный Лацке-старший, на которого и так свалилось множество бытовых проблем, был вынужден освоить язык глухонемых. Он попытался обучить этому языку своего замолчавшего сына, чтобы наладить с мальчиком хоть какое-то общение. Все было зря: мальчик не хотел разговаривать ни звуками, ни жестами, ни даже движениями глазных яблок. Глаза у него моргали, но в стороны не двигались, причем оставались неподвижными и во сне.
Отец прокрадывался каждую ночь к постели сына, вглядывался в нежно опушенное лицо, пытался поймать движение глаз за плотно сомкнутыми веками. Но глаза не двигались.
Отец Семена был профессором медицины – специалистом в области нормальной физиологии – и если немота его не особенно пугала, то неподвижность глаз очень тревожила. Неподвижность ночью означала отсутствие фазы быстрого сна, а это, как известно даже студенту-медику, вещь, неизбежно приводящая к смерти.
Именно тогда Лацке-старший начал активную беготню по друзьям-профессорам. Стало понятно, что надо изучать мозг, выбивать редкие для тех времен исследования. Согласования тянулись слишком долго: сон всегда был темой малоизученной, и пока папаша бегал, сроки неизбежной смерти прошли, но смерть не наступила. Без быстрого сна можно прожить неделю, не больше, а тут уже третий месяц заканчивался. И без исследований стало ясно, что мальчик спит нормально, только снов не видит, глазами не двигает и еще днем молчит.
Чудесный ребенок, волшебный! – сказал Лацке-старшему профессор-психиатр. Мол, вы же знаете, сколько в нашей области неизведанного. Профессор-психиатр на самом деле считал мальчика абсолютно нормальным, но он считал ненормальным отца – своего старого друга, однокашника по Первому медицинскому. В то, что глаза Семена ночью неподвижны, он категорически не верил. Все придумал бедный отец, свихнувшийся от предательства молодой и веселой жены, сбежавшей с автослесарем. Тут чокнешься. Ну, а бзики у каждого шизофреника свои. Нет ничего странного, что у профессора нормальной физиологии они медицинские.
Недуг закончился в один миг.
В тот день профессору Лацке, наконец, пришла карточка на машину, и он поехал в магазин, взяв с собою сына. Насчет машины было трудное решение: Лацке-старший недолюбливал технику, и предательница-жена была этим сильно недовольна. В последние годы их совместной жизни она особенно настойчиво просила его купить автомобиль – только что появившийся «Москвич-401». «Ну, ты не хочешь водить – я научусь» – говорила она, и он теперь всегда морщился, вспоминая эти ее слова. Понимал, откуда настойчивость, покрывался запоздалым потом
