— Не сможет, — возразил Богемский. — Уже много летподготовка к таким мероприятиям проводится по устоявшемуся распорядку: мыоцепляем сад, выставляем посты, задействуем наших переодетых сотрудников. Ниодин посторонний не сможет оказаться в саду в момент возложения цветов. Ни одинчеловек. Это исключено. Скорее можно предположить, что Гейтлер попробуетзавербовать кого-нибудь из солдат кремлевского полка. Но их тоже проверяют.
— Я не об этом, — мягко заметил Владимир Владимирович. —Гейтлер точно знает, что президент прилетит на праздник. Обратите внимание, какон обычно разрабатывал свои операции. Гельмут Гейтлер по-своему уникальныйпрофессионал и планировал операции с учетом психики не только нападавших, но исамой жертвы. Он умеет просчитывать поведение интересующего его лица. ЕслиГейтлер так давно занимается нашим президентом, то он точно знает, что девятогомая глава государства будет в Александровском саду. Я думаю, точка пересечениянаших и его интересов именно там. Гейтлер обязательно учтет в своих планахпсихотип нашего президента.
Филатов нахмурился. Он понимал, о чем говорит этот пожилойэксперт.
— Вы можете себе представить, чтобы глава нашего государстваотменил возложение цветов девятого мая? — продолжал Владимир Владимирович. — Ниодин президент в нашей стране не пойдет на такое. Даже под угрозойтеррористического акта. Уважение к памяти погибших и к подвигу фронтовиковгенетически заложено в каждом из нас. Гейтлер это прекрасно понимает.
Все молчали. Даже Богемский не стал больше спорить. Дронгорешил, что нужно поддержать своего старого друга.
— Давайте решим, что девятое мая — это тот самый день, когдавсе должны проявить максимум внимания, — предложил он. — В любом случае охранадолжна быть особенно строга с учетом психохарактеристики уже самого Гейтлера.Необходимо учитывать и его особенности. Для этого мы здесь и собрались.
Богемскому явно не понравились слова эксперта, но онпромолчал. Генерал Филатов кивнул в знак согласия. На этом совещаниезакончилось.
Россия. Москва. 9 мая, Понедельник
Это был особый день для всех граждан бывшего СоветскогоСоюза. И для многих людей во всем мире. Но в Европе этот праздник традиционноотмечали восьмого мая, а в СССР — именно девятого, отдавая дань памятимиллионам погибших в самой страшной войне в истории человечества. На этойпамяти нередко пытались спекулировать, называли невероятные цифры потерь,пытались опорочить имена победителей. Но сам факт победы невозможно былоизменить или опровергнуть. Именно Советская Армия сумела дать отпор лучшейармии, когда-либо созданной европейской цивилизацией, и не только выстоять, нои победить. Победить — несмотря на хваленую немецкую технику, искусство военныхстратегов, образцовую арийскую дисциплину, а под конец и отчаянную стойкостьсолдат, сражавшихся до последнего патрона в обреченном Берлине, где дажедесятилетние мальчишки с фауст-патронами в руках шли на верную смерть во имяложных идеалов национал-социализма.
В это утро Александровский сад был привычно оцеплен.Сотрудники ФСБ и службы охраны президента рассредоточились по своим местам. Всебыло отработано годами, каждый знал свою точку. Участвовал в оцеплении икапитан Лугаев, занявший свой традиционный пост. Рядом с ним стоял старшийлейтенант Стрельнев, с которым они работали весь последний год. К десяти часамутра должен был появиться президент и все руководство страны. Поэтому с самогоутра в сад уже никого не пускали.
Неожиданно начал накрапывать дождик, и Лугаев, недовольнопоморщившись, глянул на небо. Если дождь усилится, нужно будет раздать офицерамплащи, которые подвезут по первому же его звонку. Но пока тепло и терпимо. Вэтот момент Стрельнев увидел стоящую на дорожке знакомую женскую фигуру. Онбеспомощно оглянулся на капитана и показал ему на женщину с традиционнымигвоздиками в руках. Лугаев хорошо знал эту женщину, много раз проверял у неедокументы. Лидия Андреевна Самойлова. Ветеран войны. Ее брат погиб вСталинграде, где был связистом. Поэтому она обматывает свои букетики проволокойи проводами, отдавая таким образом дань его памяти. Она живет где-то тут рядоми часто приходит сюда возлагать цветы. И каждый раз они ее тщательно проверяли.Один раз ее даже пропустили к монументу, нарушив инструкции. Это было двадцатьтретьего февраля, и она оказалась там одновременно с делегацией ГосударственнойДумы.
Дождь усилился. Стрельнев смотрел на Лугаева, переминаясь сноги на ногу. На часах было только пятнадцать минут десятого. Женщинаостановилась рядом с ними. Она ни о чем не просила, просто, как обычно, молчастояла в старом плаще с букетом гвоздик в руках. Лугаеву стало стыдно. Онподумал, что женщине придется ждать около часа, пока к монументу не приедут всеофициальные лица, и еще столько же, пока они все не уедут. Два часа под дождем.Лугаев посмотрел в сторону стоявших неподалеку офицеров ФСБ и решил подойти кним. Одного из них он знал. Это был майор Гринько.
— Что случилось? — спросил Гринько.
— У нас тут женщина, фронтовик, моя знакомая, — показалЛугаев в сторону Самойловой. — Может, разрешим ей оставить цветы?
— Ты же знаешь, что нельзя, — ответил Гринько.
— Они приедут только в десять, — напомнил Лугаев. — Выходит,что ей нужно ждать до десяти. А она человек пожилой, участница войны.
Гринько не мог остаться безучастным. Эти слова «участниквойны» были святыми в их семье. Во время войны из их села на фронте погибкаждый второй мужчина, а его мать потеряла отца в пятилетнем возрасте. Этислова были святыми для миллионов людей, потерявших во время войны своих родныхи близких.
— Документы у нее в порядке? — спросил Гринько.
— Конечно. Можете сами проверить. Паспорт у нее всегда ссобой.
— Пойдем, посмотрю, — согласился Гринько. — Между прочим, унас есть приказ насчет той немки, которая может здесь появиться.
— У меня есть ее фотография, — кивнул Лугаев, — но той чутьза пятьдесят, а этой восемьдесят. Есть разница…
Они подошли к стоящему рядом с женщиной Стрельневу. Тотбросил понимающий взгляд на Лугаева и кивнул в знак согласия. Конечно, надопропустить старушку, чтобы она не мокла два часа под дождем.
— Покажите ваши документы, — строго потребовал Гринько.
Женщина достала паспорт. Гринько взял его, внимательнопросмотрел. Затем вернул.
— Извините, Лидия Андреевна, — мрачно произнес он, — но садзакрыт. Туда сейчас никого не пускают. Нам очень неприятно, но вам лучше прийтисюда через два часа.
Стрельнев и Лугаев старались не смотреть друг на друга.Гринько тоже было не просто говорить женщине такие слова, но он помнил острожайшем приказе никого не пускать.
— Что мне делать? — спросила она. — Я хотела положить цветы.
