было попробовать.
— Ты бы напробовался! — смеялась Валентиновна. — Летел бы вверх тормашками, проба-то хорошая бы получилась.
— А вот не получилась! — тоже весело сказал Вовка.
Отец с мамой выпили вина, бабушка и Вовка чокнулись с ними лимонадом, и было очень хорошо всем, приятно, все улыбались и разговаривали радостно. И так шло время…
Мама ушла на кухню, папа поднялся за ней, и Вовке тоже захотелось к ним. Он встал из-за стола, а на кухне увидел, что папа обнимает маму, а мама обнимает папу, и они целуются. Раньше Вовка как-то даже расстраивался из-за этого, ему было почему-то обидно, если они целовались, а теперь Вовка чувствовал, что это хорошо, что это так нужно, хотя, конечно, все равно это странно, когда взрослые целуются. Главное, не очень понятно, зачем они целуются? — они же не маленькие. Но сегодня можно…
Сегодня, когда они с отцом пришли с причала домой, мама с папой разговаривали долго-долго… Мама лежала в постели, отдыхала после своей смены. Она лежала и тихо разговаривала с отцом, и Вовка видел, какие у нее становились спокойные и чистые глаза. Вовка так любил смотреть в мамины глаза! Такая во всем была в маме умиротворенность, такой исходил от нее свет, что Вовке, как собачонке, даже хотелось радостно заскулить и повизжать. Мама чувствовала его состояние и ласково улыбалась Вовке; она улыбалась ему даже тогда, когда разговаривала только с отцом… она как бы запиналась немного и взглядывала на Вовку, и в эти секунды они были как заговорщики, и только они одни чувствовали, что было между ними. Вовка слушал отца с матерью молча, слушал и понимал, что сейчас такое важное и такое веселое происходит в жизни, что дальше некуда. Он глупо улыбался и был похож сейчас на дурачка Андрейку, который жил у них в поселке и который улыбался даже тогда, когда у него что-нибудь отбирали. Он был беззащитный, Андрейка, и поэтому всегда улыбался.
— Я сегодня сон видела, — говорила мама. — Будто иду, иду, а кругом светло так, цветы и небо голубое. Редко мне такое снится… как будто сказка приснилась. Странно так…
— Мы с Вовкой тоже сны видим, — сказал Егор. — Верно? Тебе чего снится?
— Мне чаще всех Кащей Бессмертный.
— Что-о? — осторожно рассмеялась мать.
— Я ка-ак дал ему, а он ка-ак полетит… здорово!
— Воюешь все, — сказала мать. — Вовка, Вовка…
— А мне приснилось, — сказал отец, — будто спрашивают меня: «В космос хочешь полететь? На Луне лес сплавлять надо, а работать пока некому». А я спрашиваю: «Хату дадут?» — Отец сам же первый рассмеялся, и мама тоже улыбнулась.
— Это ничего, — сказала она. — Ничего… Ты хоть не пьешь, Гоша?
— Да ты что? Думаешь, я… и думать не думаю!
— Ну и хорошо. Ты ведь знаешь, не люблю я это. Ни к чему…
Вовке нравилось, что мама называет папу «Гошей», это ему нравилось так же сильно, как мамины глаза, снова ему хотелось радостно скулить и визжать.
— А меня спрашивают, — продолжал отец, — «Сколько комнат нужно на Луне?» Отвечаю: «Надо с женой посоветоваться…» Вот мы, значит, с Вовкой и…
— Гош, — сказала вдруг мать, — сын-то в школу нынче идет.
— Ну а чего? Хуже других не будет.
— И когда только успел вырасти? Мне кажется, я сама недавно в первый класс побежала.
— Не знаю, — сказал отец. — У меня вся эта учеба как туман. Тоже как будто на Луне все было, — усмехнулся он.
— Гош, — сказала Зоя, — ты сядь, посиди рядом… Гоша, — она взяла его за руку, — скажи, Гоша, что ты за человек?
— Ну… человек как человек…
— Я знаю, я тебя знаю. Ты совсем неплохой, ты добрый…
— Ну, это ты…
— Ты добрый, хороший. Только ты не понимаешь ничего…
— Зоя, да я… клянусь тебе…
— Сон-то мне снится сегодня, поле, цветы, небо… а потом кто-то говорит мне, ясно так, отчетливо: «Вот и все. Готовься. Сейчас умрешь». А я как закричу: «Нет! Не хочу. Я Гошу хочу увидеть. Гошу…» — Голос у Зои задрожал.
— Зоя… — Егор почувствовал в себе такое что-то, чего еще никогда в жизни не чувствовал: если бы нужно было сейчас умереть за Зою, он умер бы не задумываясь.
— Я тебя хотела видеть… Я смерти не испугалась. Я думала, я тебя больше никогда не увижу. Это страшно было, Гоша… Гоша, — проговорила она, — ты не обижай меня. Не обижай меня, Гоша, пожалуйста…
…Вовка постоял-постоял на кухне, посмотрел, как мама целуется с папой, похмурился немного и вернулся за стол.
— Бабушка, а хитрая ты, — сказал он, когда мама с отцом тоже пришли из кухни.
— Как это?
— А помнишь, — прищурился Вовка, — ты мне про Майю рассказывала?
— Про Майю? Про какую еще Майю?
— А-а, забыла… Помнишь, это… как его… был да жил африканский король и была у него африканская дочка, а звали ее…
— А! — рассмеялась Валентиновна. — Вон чего. Ладно, в другой раз как-нибудь… Ты лучше покажи нам свою ногу!
— Во! — высунул ее Вовка из-за стола, гордый огромной коричневой коростой.
— Герой, — усмехнулась Валентиновна. — Тоже вот с ногой этой… Умудрился же! Ну что с ним делать? Егорка, помню, и то в его годы посмирней был. А уж на каверзы разные мастак да порассуждать любит, что ты! Или уж профессором выйдет или совсем никакого спасу не будет. Одно из двух…
— А секрет помнишь? — спросил Вовка.
— Какой еще секрет?
— А кем я буду?
— А-а… помню. С Кащеем Бессмертным хочет сразиться, — вспомнила Валентиновна. — И меня воскресить. Смерть-то не за горами, — сказала Валентиновна буднично. — Умру, похорони́те. Не забудьте.
Когда Вовку положили спать, Егор спросил:
— Так что за сказку-то ему рассказывала? Что-то я не помню про африканских дочерей, не рассказывала мне в детстве.
— Сказку? — рассмеялась Валентиновна. — Да сдуру это я. Сказка-то для взрослых. У короля одного по ночам дочка пропадает. Ну, лучше-то он ничего не придумал, королевича послал для проверки. Королевич-то тоже пропал. Нашли их, а они спят вместе. И королевна у них уже маленькая растет. Ночная это сказка. Для взрослых.
— Хитра ты стала, бабка, — сказал Егор. — Ох, хитра…
— Ну, жизни-то не хитрей. Слыхали сказку? Ну и бай-бай…
— Хитра… — повторил Егор, смущенный и улыбающийся.
— Да и я что-то притомилась, — охнула Валентиновна. — Завтра рано вставать. — Она поднялась из-за стола. — Спокойной вам ночи, детки. Приятных снов…
2
Ната вдруг повернулась к нему и рассмеялась:
— А письмо напишешь?
— Я буквы сначала все-все выучу, а потом сколько хочешь, хоть чего напишу.
— Нет, а письмо напишешь?
— А как? Я же не умею.
— Ну, напишешь так: «Здравствуй, Ната. Мы с
