Веревка была там, под кроватью, спутанная и перекрученная, правда, до этой ночи я ею не интересовалась месяца два. Я наморщила лоб – и, поднявшись, открыла шкаф. Сверху на стопке одежды расположился аккуратно сложенный тренировочный костюм, тот, в котором я ходила “на дело” этой ночью. Кто его сложил? Я? – я почесала затылок, замирая. – Когда? Не замечала за собой лунатизма. Но это наверно нормально? Лунатизм сложно заметить за собой.
В уборной долго лила на себя холодную и горячую воду, вспоминая ночные приключения и пытаясь представить, как теперь жить дальше. Напрягало то, что я ничего не помнила после того, как дала Жнецу руку. Похоже он всё-таки не смог остановиться вовремя и выпил больше чем нужно. Или я оказалась слишком слабой. Но мы добрались домой, он меня не бросил. Я цела.
Я подошла к зеркалу, изучая себя, но изменений не нашла. Разве что глаза блестели больше обычного, да чуть лихорадочно горели щёки. Этой ночью я кажется исчерпала лимит на смущение.
И всё-таки где Жнец?
Открыв дверь уборной, я тут же попала в крепкие объятия. Мамины.
– С днем рождения, радость моя, – пропела она, сияя широкой улыбкой.
– Что? Ох. Сегодня уже третье сентября?
– Забыла, да? Ну конечно, всё на свиданиях по ночам. Я тебя понимаю.
– Ма, какие свидания?
– Какие-какие, ушки-то горят!
Ну да, как не гореть, когда некстати вспомнилось, как мы тут дрыхли в обнимку с Тимом. А потом он проснулся, и… видел меня спящей. Переодевал? Уф…
– Но тебе теперь можно! Совершеннолетняя, – по слогам пропела мама.
“И целуй меня везде, девятнадцать мне уже”, – можно было перефразировать слова песни из мира-сна.
Мира сна…
Пф… Нет! Я не буду об этом думать сегодня. Я потерла переносицу.
– Что такое? Голова болит? – встревожилась мама. – Ох как не вовремя! Давай помассажирую, где больно? Тут? Ох, а на голове пакля! Так, времени в обрез! Садись, мама будет делать красоту… – и она, схватив расческу, распустила мой подмокший после душа хвостик.
– Ма, ну зачем, – возмутилась я. – Я сама расчешусь.
– Цыц! Знаю я твоё сама, распустишь по ветру, как дикая бара, а ну нас тут… Платье! Се-еня? – окликнула она папу. – Ну, что ты там возишься? Заноси подарок!
– Тада-дада-тада-дада! – пропел папа и, торжественно вышагивая, занес в комнату что-то белое в шуршащем одежном чехле. – С днем рожденья, с днем рожденья, ай какая красотка тут, а где моя малышка-дочь? А нету, выросла. Теперь тебе можно помимо всякого счастья-здоровья желать красивого жениха?
– Папа! – я стукнула его куда достала, смущенно вспыхнув.
– Не дергайся ты, а то без волос останешься в самый ответственный момент! – прикрикнула мама. – Так, Сень, давай вниз, проверь всё ли готово.
Внизу раздался стук дверной колотушки, мама подскочила и засуетилась ещё суетливее, папа, захлопнув дверь, легко сбежал вниз по лестнице. Тихо скрипнула входная дверь, послышались приглушенные и искаженные стенами голоса.
Гости? Прямо с утра? Как-то всё… странно. Уж не боимся ли мы не дожить до вечера?
– Мам, какие-то новости по Хаосу?.. – внимательно наблюдая за её лицом спросила я. С этой семейки станется умолчать, дабы не портить праздник, что, например, полгорода уже сожраны прорывом.
Но мама с невозмутимостью заправского лицедея отмахнулась:
– Да всё тихо там. Наш... командор хорошо укрепил защиту вокруг города. Хаосу к нам нынче хода нет. Хороший он всё-таки мужик, – тут мама так блеснула на меня хитрым прищуром, что мне поплохело. Ну она же не может знать что я с ним целовалась? И уж точно не в курсе…
А что если…
Внутри меня всё похолодело.
Жнеца и следа нет, я в ночнушке. Веревка и костюм – да мало ли где и как они лежали до сегодня, может они так уже месяц или полгода сложены. Шерсть кота… ну был тут кот? И что с того?
“Шааф?” – мысленно возопила я.
Тишина в голове, заглушаемая моими воплями: Нет! Нет! Нет! Хотя… а почему нет-то? Ну приснился мне сон. Бывает…
Я сглотнула, борясь с обидой и досадой. Как жить в этой путанице бреда и правды?
Внизу сдержанно шумели гости. Голосов было не разобрать.
– Мам, кто там? – замерла я с обреченным вздохом, глядя на роскошное платье, белое с голубым кружевом по подолу и облегающему лифу.
– Там – сюрприз. Но тебе понравится, а уж подружки из академии умрут от зависти. Боги, да я сама тебе завидую, – склонившись к моему уху, прошептала она и добавила, рассмеявшись: – Только папе не говори. Все, можешь смотреть в зеркало, – она заколола последние шпильки.
Я обернулась к зеркалу и поразилась – высокая строгая прическа, напоминающая бутон розы, открывала шею, делая её непривычно тонкой и беззащитной. Я даже поёжилась – по шее скользнул ветерок.
– Надевай белье. Нет! Не старое! Вот я приготовила комплект. Так не поняла...
– Мама, что за фигня происходит? – или она всё-таки врет, и сейчас начнется ранний пир во время чумы. Дабы успеть попраздновать, пока ловушка хаоса схлопнется?
– Куда делся второй чулок? – не слушая меня жужжала мама. – Я же вчера только...
– Не заговаривай мне зубы! Я терпеть не могу сюрпризы! – не сиди я тут голая, уже сбегала бы посмотреть.
Постой…
– Какой ещё чулок, ма?
– Да беленький же, к платью, – обрадовалась она смене темы. – Как чувствовала, не надо…
О, может, всё-таки не сон?
Погрузившись и буксуя в воспоминаниях, полных бреда и странной логики, я почти не слушала больше маму, а она в радостном возбуждении вертела мной как хотела. Очнулась я уже одетая в платье, с зашнурованным корсетом, поставленная у зеркала. Красивая и неузнаваемая.
И все-таки эти приготовления – слишком странные и подозрительные.
– Мама, – я твердо посмотрела ей в глаза: – Я не спущусь, пока не скажешь кто там?
– И что, совсем не догадываешься?
– Ма-а-а, – прорычала я.
– Ну с кем ты по ночам пропадаешь всё время?
– С Митрой и… – Карину сдавать не хотелось, моя и её мамы дружили, а язык у моей не особо костлявый.
– Ой, ну Митра – это детство. Ой. Ну… Сваты – там! – просияла мама, и сама явно с трудом державшая за зубами язык. – Жених – красавчик, просто отпад! У тебя отличный вкус. И ты у меня такая умница-красавица, – и она смахнула счастливые слезы. – Как же это всё романтично...
Так вот к чему это белое платье, – я нервно дернула щекой. Сумасшедшая невеста – вообще верх романтики.
Какого хаоса тут творится? Кому приспичило свататься через мою голову? Не Митра точно, он давно по Карише сохнет. Неужели всё-таки? Я сурово сжала губы, но предательское сердце готово было выскочить из груди.
