— Это не так, — возразил Пертурабо, чувствуя, как сомнение начинает въедаться в него подобно кислоте. — Отец недооценивает меня, как и все остальные.
Каллифона продолжила:
— Я долго считала тебя глупцом за верность Императору. Он ведь в конце концов самый обыкновенный тиран. Надеялась, ты поймешь, что он сотворил с тобой. Император изуродовал тебя, а ты изуродовал наш дом своими войнами. Но, брат, я внимательно следила за твоими кампаниями и однажды уловила тревожную закономерность. Ты всегда выбирал самый сложный и мучительный путь к победе. Ты развиваешь в себе комплекс мученика — словно бы ковыляешь по жизни, показывая встречным кровоточащие запястья, чтобы все видели, как ты ранил себя. Ты мрачно таишься в тенях, но больше всего тебе хочется закричать: «Поглядите на меня!» Ты слишком высокомерен, чтобы завоевывать сердца людей. Ты ждешь, что окружающие заметят тебя в полумраке, покажут туда и воскликнут: «Вот! Вот он, великий Пертурабо! Смотрите, как тяжко он трудится без единой жалобы!» В этот дворец ты пришел не по годам одаренным ребенком. Твои способности оказались настолько грандиозными, что никто не обратил внимания на то, в кого ты превращаешься.
Покачиваясь, старуха поднялась на ноги. Под ее юбками зажужжали суставы экзоскелета.
— Пертурабо, сейчас ты разозлишься, но знай: ты так и не вырос в мужчину.
— Я — нечто гораздо большее, — сказал примарх.
— В этих словах скрыт яд, отравивший твой потенциал. Не Император довел Олимпию до восстания, не он мешал ей развиваться. Виноват ты со своим убогим эгоизмом. Ты, брат мой, так агрессивно изображаешь презрение к любви, что я нисколько не сомневаюсь: ты жаждешь ее превыше всего на свете. Позволь заявить, что ты — самый большой дурак из всех, кого я встречала в жизни.
Железный Владыка с яростным криком ринулся к ней. Схватив старуху за горло, он поднял ее на уровень своих глаз. Каллифона, хватая ртом воздух, вцепилась слабыми руками в запястье примарха.
— Я далеко не дурак, сестра, — возразил он. — Я хотел от жизни большего, надеялся построить лучший мир для всех людей. Оказалось, что вокруг только жестокость. Дворцовые интриги тиранов, завоевательная война среди звезд — всюду одно и то же. Насилие есть константа человеческого существования.
— Не… всегда… — прохрипела она. — Это говорит… насилие… в тебе самом…
— Нет, нет, нет, — успокаивающе ответил Пертурабо. — Я знаю свои недостатки, но гнев не затмевает мне глаза, а проясняет взор. Люди корыстны и склонны к расколу. Невозможно править человечеством как единым целым. Тот, кто думает иначе, — вздорный мечтатель. Мира не бывает. Доброты не бывает. — Удушая сестру одной рукой, другой он отвел волосы с ее лица. — И в столь несовершенной Вселенной не будет и пощады изменникам.
Каллифона пыталась что-то сказать, но уже не могла. Примарх безразлично выдавливал из нее жизнь.
— Ты достаточно задержалась здесь.
Пока Пертурабо сжимал горло сестры, из которого доносились жуткие щелкающие звуки, она неотрывно смотрела ему в глаза. Все отчаяннее царапая руку великана, Каллифона взирала ему прямо в душу. В ее взгляде не было ни страха, ни презрения — только жалость.
Последним легким движением Железный Владыка свернул ей шею. Глаза старухи закатились, показались белки. Больше она его не осуждала.
Секунду Пертурабо смотрел на Каллифону с ненавистью, готовый разорвать ее тело на куски. Но внезапно с его губ сорвался всхлип, и примарх осторожно уложил сестру обратно на трон. Ее голова запрокинулась на сломанной шее, из уголка рта потекла струйка крови. Скрытые под юбками аугментации настойчиво издавали тревожный писк.
Пертурабо отвернулся, преисполненный омерзения к своему поступку.
Его привлекли отблески пляшущих за окнами языков пламени. Примарх методично выбил старинные дымчатые стекла, мешавшие обзору, и приглушенный рокот пальбы превратился в адский рев разорения целого города.
Лохос пылал.
Огонь взметался над каждой крышей. Бомбардировка закончилась, но когда именно, Пертурабо не заметил. Грохот ракет и снарядов сменился криками. История гибели города сплеталась из плача, мольбы о помощи, отдельных выстрелов. Впрочем, сильнее всего на Железного Владыку действовали звуки, которые издавали умирающие здания. Каменная кладка внезапно трескалась от жара; потолочные балки ломались с шумом, похожим на человеческий вздох, поднимая облака золы; черепица раскалывалась с насыщенными музыкальными нотками. Воздух едко смердел горящим деревом и плотью.
Сквозь бреши в куртине дворца примарх наблюдал за обрывочными картинами страданий. По улице пронеслась банда обезумевших жителей, глаза которых сияли белизной на кроваво-алых масках лиц. Бойцы самого Пертурабо продолжали систематическое истребление. Мимо какого-то кузнеца войны вели шеренгу людей, закованных в цепи — новых рабов для армий Железного Владыки. С другой стороны дороги, на тротуаре, завывала женщина, сжимавшая в руках чей-то труп. В окнах дома позади нее сверкало пламя, ее саму и мертвеца покрывал слой бледно-коричневого пепла. Следы от слез на щеках казались аккуратно прорезанными линиями. Из-за оглушительной какофонии примарх не слышал, о чем стонет горожанка. Вскоре к ней медленно подошел штатский с грубо намалеванным на одежде черепом Железных Воинов и отрубил женщине голову мечом.
Других последствий своего решения Пертурабо не видел: просвет в укреплениях, коими он когда-то обложился, был слишком мал. Примарх спросил себя, взволновался бы он сильнее, если бы обзор был обширнее. Безразличие внутри него ответило: «Нет».
Из водостоков горящих строений лились металлические реки — расплавленное золото и свинец. Пламя терзало сухие здания, торопясь пожрать бывший город Пертурабо. Никакие усмирители огня не тушили его. Пожар полностью охватил третий и четвертый округа, над первым и пятым уже вздымались столпы дыма. Второй округ изрыгал ввысь снопы искр, словно по его узким улицам бродили драконы.
Небо за пределами Лохоса пятнала копоть других пылающих королевств. Разоренные города были отмечены дымными колоннами — белыми, коричневыми и черными, вздымавшимися над погребальными кострами, где плоть миллионов убитых обращалась в угли. От оборвавшихся жизней не останется ничего вещественного, кроме горстки костей и праха.
В тот момент нечто сломалось внутри Пертурабо. Забытый, но крайне важный элемент его личности не выдержал нагрузки.
Речь шла не о теле — в его системах примарх разбирался достаточно хорошо — а о той загадочной части его существа, которую некоторые называли душой. Ощущение, посетившее Пертурабо, было реальным, как разрыв связки в ноге. За ним, впрочем, последовало не падение на пол, а резкий прилив эмоций. Он испытывал боль и удивление, но и что-то еще, чего никогда раньше не чувствовал. Или, возможно, чувствовал, но прятал так надежно, что в конце концов забыл о нем. Железный Владыка не сразу отыскал нужное слово…
Ему было стыдно.
Раньше он считал, что ощущает стыд или после редких поражений, или в минуты других мелких неудач. Сейчас Пертурабо понял, что тогда в нем говорила раненая мелочная гордость, за которой следовал только гнев. Нынешнее чувство было другим, всеобъемлющим. Оно захлестнуло примарха, с жуткой ясностью давая осознать опустошение, что он учинил на приютившей его планете. Железному Владыке как будто промыли глаза, затуманившиеся за годы жестоких осад, чтобы он смог увидеть дело своих рук.
