Ознакомительная версия. Доступно 32 страниц из 157
Сидней Гиббс позже записал свои впечатления о Распутине. Вскоре после вступления в свою должность при императорской семье его попросили съездить в Санкт‑Петербург на встречу с Распутиным. Дети услышали об этом и на следующий день ворвались в классную комнату с расспросами. «Что вы думаете о нашем друге? — спрашивали они. — Правда, он чудесный?» Гиббс отмечал, что Распутин всегда старался показать себя с наилучшей стороны в присутствии царя и царицы, а его «манеры за столом, которые многие очень критиковали, были манерами обычного, вполне достойного крестьянина». Гиббс не мог сказать, чтобы Распутин оказывал какое‑либо влияние на государственные дела, хотя и признавал, что тот обладал инстинктивной «наивной хитростью». В одном не было никаких сомнений: Распутин имел «удивительную способность останавливать кровотечения у мальчика», всегда мог их вылечить. Как вспоминал учитель, однажды Распутин смог это сделать, «поговорив с мальчиком по телефону»[423].
В марте 1908 года Алексей снова упал и сильно ушибся, на этот раз стукнувшись лбом. Отек был таким большим, что ребенок почти не мог открыть глаз. Распутина тогда не вызывали, он уехал к себе в Покровское, село в Западной Сибири, где у него была жена Прасковья и трое детей, поскольку в отношении него проводилось церковное расследование. Недруги Распутина обвинили его в распространении лжеучения секты хлыстов, а также в том, что он являлся одним из важных представителей этой незаконной и пользующейся дурной славой секты, известной в том числе и самобичеванием ее последователей при проведении религиозных обрядов[424].
Прошло целых три недели, прежде чем Николай мог с облегчением написать матери, что Алексей пошел на поправку, а «отек и синяки полностью прошли. Он чувствует себя хорошо и счастлив, как и его сестры»[425]. Случилось ли это при каком‑либо воздействии, телеграммой или по телефону, со стороны Распутина, остается неизвестно. Два месяца спустя Алексею опять было плохо. Это произошло в то время, когда члены императорской семьи собрались в Царском Селе, чтобы отпраздновать свадьбу подруги девочек с детских лет, великой княгини Марии Павловны (Мари), которая выходила замуж за Вильгельма, принца Шведского. Церемония бракосочетания затянулась на целый день. Александра блистала. Но все это время она не переставала беспокоиться за сына, поэтому выглядела напряженно. Лишь к вечеру она смогла наконец подняться в спальню к Алексею. Няня мальчика сообщила ей, что температура у ребенка упала только к 8 часам. Кроме того, царицу ждала телеграмма из Покровского, от Григория. Александра открыла ее. В своем сообщении Распутин заверил царицу, что все будет хорошо и что «он произнесет особую молитву в восемь часов того же вечера»[426]. Было ли это совпадением или нет, но подобные проявления силы молитвы Григория за ее мальчика были для царицы неопровержимым доказательством того, что лишь он один может спасти ее сына от смерти даже на расстоянии. Как ей было не возложить на него все свои отчаянные надежды? Разве не так же поступила бы любая мать?
Многие из приехавших в Россию на свадьбу европейских родственников Николая и Александры, ничего пока не знавших о гемофилии Алексея, отметили, как изолированно жила семья к 1908 году — «закрывшись вдали от остального мира», по наблюдению наследной принцессы Румынии Марии. Было очень похвально, в ее представлении, что Николай и Александра стремились наладить «счастливую семейную жизнь», но «их отъединенность мало способствовала поддержанию того замечательного единства и верности, которые всегда были традиционными в русской императорской семье в течение предыдущих двух царствований, что и составляло ее великую силу»[427]. Марии показалось, что императорская чета была «слишком погружена в свои собственные дела, слишком уж заинтересована исключительно своими детьми», пренебрегая тем самым своими европейскими родственниками, что и привело к их отчуждению. Краткие государственные визиты с детьми на «Штандарте» летом 1907‑го и 1908 годов в Ревель[428] в Прибалтике для встречи Николая с Эдуардом VII и кайзером Вильгельмом и с королем и королевой Швеции — в Стокгольм, мало что изменили в сложившемся общем мнении. Тем временем продолжали ходить слухи о слабом здоровье царевича, поговаривали, что он страдал «судорогами» или «особой формой детского туберкулеза, что вызывало большую тревогу». По сообщениям другого источника, у царевича «отсутствует один из слоев кожи», что приводит к постоянным кровотечениям[429]. Однако пока еще не было публично произнесено страшное слово — гемофилия.
В связи с режимом повышенной секретности, которая окружала состояние Алексея, сохранилось немного сведений о том, сколько еще он перенес осложнений из‑за гемофилии в течение следующих четырех лет и как часто Распутин посещал Царское Село или лечил мальчика на расстоянии в это время. Но в 1908 году, незадолго до Рождества, пока Распутин все еще находился в Покровском, из Москвы срочно вызвали доктора Федорова, чтобы помочь ребенку[430]. Беспокойство в семье нарастало, тем более что той же зимой здоровье самой Александры серьезно ухудшилось. Восемь недель она была прикована к постели. «Очень грустно и больно видеть, что {Аликс} всегда больна и неспособна принять участие в чем‑либо, — писала Николаю Мария Федоровна. — У тебя достаточно в жизни забот и без такого испытания — видеть, как человек, которого любишь больше всего на свете, страдает»[431].
Дочери Александры тоже все больше и больше ощущали, что им не хватает материнского внимания из‑за ее постоянного нездоровья. Они стали писать ей жалобные записочки. «Как мне жаль, что я никак не могу с тобой побыть наедине, дорогая мамочка, — писала Ольга 4 декабря, — не могу поговорить с тобой, поэтому придется попытаться написать тебе то, что, конечно, лучше бы было просто сказать. Но что поделать, если на это нет времени. Также и я могу услышать дорогие слова, которые милая мама могла бы сказать мне. До свидания. Благослови тебя Бог. Целую, твоя преданная дочь» [432][433].
Ознакомительная версия. Доступно 32 страниц из 157
