Медье объявился без четверти два. Ева описала его один к одному, только поверх пуловера на нем кожаная куртка. Очень удобно — он чувствует себя достаточно состоятельным, чтобы не трудиться над выбором формы одежды. Он дважды чмокает руку — Марилен и Еве, как будто клюет щука, и внимательно оглядывает Сильвена, затягивая мужское shake-hand[22]. Обмен любезностями. Обсуждение меню. Но Медье не тот человек, который ждет, когда подадут кофе, чтобы перейти к делу. Покончив с рыбной закуской, он атакует, обращаясь к Еве:
— Я задержался по милости Вильгельма Голдсмита — знаете, этого промышленника из Франкфурта, который приобщится к нашему делу. Прошу прощения за опоздание.
— Вы с ним договорились? — интересуется Ева.
— Почти. Что его смущает, так это позиция Джузеппе Фрескини. Того совершенно не устраивает, что в будущем фильме актеры наполовину говорят, наполовину поют. У меня впечатление, что он не выносит Массне. Сколько я ему ни толковал, что мы не намерены держаться в рамках оперы, он стоит на своем и, как истинный немец, считает роман Гёте самодостаточным для хорошего сценария.
— Возможно, он и прав, — бросает Сильвен.
— Ах! — восклицает Медье. — Вы так полагаете?
Сильвен осторожничает, стараясь уловить, что у Медье на уме.
— Прежде всего, это великолепная любовная история, — решается он подать голос. — А зрителям только это и подавай. Вспомните успех «Love story»[23].
Положив раковину устрицы на край тарелки, Сильвен прикладывает салфетку к губам и начинает декламировать:
— «Дорогой Вертер! Она впервые назвала меня “дорогой”, и радость, охватившая меня, проникает до мозга моих костей. Я повторял себе это слово сто раз».
— Да-а, — изрекает Медье, наливая вино по кругу. — Недурственно. Между нами, девочками, у меня, как и у всех нас, сохранилось лишь смутное воспоминание о Гёте. Но вот слушая вас… с чем вас и поздравляю… вы замечательно декламируете эти стихи (Сильвен удрученно переглянулся с Евой). Я прекрасно понимаю, что этот текст… — Он сосредоточенно рассматривает этикетки на бутылке муската. — Как бы это сказать… покрылся пылью. Нам же требуется современный Вертер, который не вздыхает, как дурачок. Понимаете, зрителей станет волновать только одно: а переспит ли он с героиней или нет.
Улыбка в сторону Марилен, которая ловит каждое слово Медье на лету.
— Разумеется, — допускает Медье, — речь не о том, чтобы шокировать публику, тем не менее, — его пальцы как бы продираются вперед, имитируя юркого зверька, — раз надо, так надо. Хороший сценарист — и мы решим эту проблему запросто.
Официант меняет приборы.
— В хороших сценаристах нехватки нет, — продолжает Медье. — Я бы, например, не возражал против Жана Эрмана, не лишенного чувства юмора. Юморок необходим в любом сюжете.
Пока официант обносит следующим блюдом, Ева самым непринужденным тоном задает вопрос, который гложет всех троих:
— Само собой, вы подбираете исполнителей согласно литературному сценарию?
Медье кивает, задумчиво пробуя розовое вино, и наконец выдавливает из себя:
— На сей счет у нас небольшая проблема.
Он смотрит прямо в глаза Сильвену, который съеживается при мысли: «Так и есть. Сорвалось».
— Джузеппе, — продолжает Медье, — лучше, если вы узнаете об этом прямо сейчас, неравнодушен к Даниелю Марсьялю, с которым уже работал в фильме Дзино Мукьели. Серия «Б», ничего особенного, но Джузеппе задолжал ему, и эта роль стала бы хорошим средством расплатиться.
— Даниель наверняка об этом долге и думать забыл, — заявляет Марилен.
— Вы с ним знакомы?
— Марилен — бывшая жена Марсьяля, — поясняет Ева.
— Ах! Извините! — восклицает Медье. — Мне следовало бы навести справки. Я еще новичок в кинобизнесе. До этого занимался импортом-экспортом и чаще пребывал в самолете, нежели в Париже. Но раз уж речь зашла о распределении ролей, я очень хотел бы заполучить вас, Сильвен. Вы позволите мне звать вас по имени?
— Ради бога, — отвечает Сильвен, просияв.
— Я очень высоко ценю ваши картины. Ваш Шопен бесподобен.
— На роль Вертера, — произносит Ева, — более подходящего актера вам не сыскать.
— Охотно верю вам, — отвечает Медье. — И потом, откровенность за откровенность. Если я стану вечно уступать Вильгельму и Джузеппе, они сожрут меня с потрохами. Джузеппе очень мил, но чересчур тянет одеяло на себя. Ладно! Все это пока немного абстрактно… И я не могу твердо обещать вам эту роль. Сначала нам предстоит выбрать Шарлотту. Она — важнейший персонаж, не правда ли?
Сильвен придерживается совершенно иного мнения, однако кивает в знак согласия.
— Вот если бы нам удалось заполучить Юппер, — бормочет Медье, который, оттолкнув тарелку, набивает трубку.
Воспользовавшись паузой, Ева подсказывает:
— По-прежнему не исключена возможность пристроить и Марилен?
— Никаких проблем! — подтверждает Медье.
Возможно, они и не пришли к договоренности ни по одному вопросу, но все четверо наслаждаются этим моментом сговора, который венчает обед, затеянный для установления контакта между киношниками. Десерт. Кофе. Ликеры. Они перебирают имена возможных сценаристов. Буланже? А почему бы и нет? Он дорого берет, но если желаешь получить потрясающий текст… Был бы неплох также Жюллиан. О нем забывают, а ведь у него богатое воображение.
— Может, — замечает Медье, — я недостаточно задержал ваше внимание на том, что мы не намерены делать исторический фильм. Вертер — герой вне времени. Как и Манон. А ведь Клузо[24], не колеблясь, поставил «Манон», героиня которого вышла из войны и немецкой оккупации.
— Вы откажетесь от костюмов той эпохи? — спрашивает Сильвен.
— Не задумываясь. У вас имеются возражения?
— Никаких, — спешит заверить его Сильвен. — Просто хотел подчеркнуть, что между костюмами и чувствами существует глубокая связь.
— Справедливое замечание, — признает Медье. — В самом деле, нам следует это учесть. Давайте вскоре повидаемся опять. Я не намерен тянуть резину. Мне хотелось бы приступить к съемкам в сентябре. А сейчас мне надо бежать.
Он встает. Обмен рукопожатиями. Очень рад познакомиться. Созвонимся. В суматохе Ева шепчет Сильвену:
— Мой бедный друг, мы не продвинулись ни на йоту.
