– Среди наших женщин нет таких, как вы, – заявил Бодла. – Райскую птицу не удержать под замком, ею можно лишь восхищаться, втайне рассчитывая на снисхождение божественной дивы.
Лесть была груба, но Ивантеева отнеслась к сказанному благосклонно.
– Неужели я так красива?
Бодла усмехнулся в кончики усов:
– Несомненно. Многие годы я собираю драгоценные камни: изумруды, рубины, гранаты… У меня огромная коллекция, это самое ценное, что у меня есть. То есть, я прежде так думал. Но теперь…
– Что теперь? – кокетливо уточнила Ивантеева.
– Нет других таких изумрудов, как ваши глаза. Цвет моих рубинов не сравнится с сочным цветом ваших губ… И я не сомневаюсь в превосходстве ваших розовых топазов – хоть я их пока не видел – над моими скромными камнями, в изяществе вашего несравненного пурпурного граната…
Ивантеева была смущена и польщена одновременно.
– Ох. Что вы такое говорите?
– Я не болтун, мадам. – Бодла элегантно поклонился и щелкнул каблуками. – Моя коллекция наверху. Надеюсь, вы окажете мне честь и бросите на нее свой восхитительный взгляд.
К этому времени посол и Старых уже удалились. Завтра предстоял день не из легких, надо было выспаться. Аккомпаниатор же весь вечер тихо выпивал и полностью потерял представление о времени и пространстве. Слуги отнесли его в автомашину и отправили в гостиницу. Там коридорный доставил беднягу в отведенную ему комнату. Он рухнул на постель, уткнулся в подушку и горько заплакал. Аккомпаниатор давно и безответно был влюблен в певицу и каждое новое ее увлечение переживал, как подлую измену.
…Поддерживая певицу под локоток, Бодла помог ей подняться по лестнице. За ними с затаенной обидой наблюдал Модестов – последний, кто оставался в обеденной зале. Затем и он отбыл в гостиницу и подобно аккомпаниатору долго не мог заснуть, ворочался с бока на бок, мучаясь от ревности. Но подушку слезами не поливал. В конце концов, он молод и не станет сильно переживать из-за старой «мочалки». Найдет себе юных и обворожительных наяд. Вроде Микаэлы. С этой мыслью Модестов крепко заснул.
Ивантеева вернулась в свою комнату под утро, довольная собой и полная надежд.
* * *
Несмотря на то, что в доме Бодлы все было поставлено на широкую ногу, и хозяин славился богатством и хлебосольством, завтрак изысканностью не отличался. Культура утренней трапезы в Пакистане вообще не развита. Здесь привыкли есть вечером, когда спадает жара, причем делать это настойчиво и долго. Хорошо отужинавший человек просыпается удовлетворенный желудочно и нагуливает аппетит только к концу дня. В лучшем случае утром он может подкрепиться остатками вчерашних яств.
Разумеется, в этой стране слышали о европейских и американских обычаях и, дабы ублажить иностранцев, стараются соответствовать. Понятие «континентальный завтрак» вошло в обиход, однако его содержание далеко не всегда отвечает названию, и приезжих не раз удивляла специфика утренней кормежки. Кофе – только растворимый, тосты – обугленные (хлеб поджаривают на скверно вымытых сковородках), омлет пересушен и страдает обилием чили. Эти недостатки отчасти компенсируют местные джемы (весьма приличные) и молоко.
Российские дипломаты давно привыкли к пакистанским реалиям, а потому не роптали, когда слуги внесли подносы с описанным выше ассортиментом. А вот Ивантеева поначалу расстроилась. Певица долго изучала тост с черной корочкой перед тем, как впиться в него белыми зубками.
После бурной ночи Марианна Алексеевна была слегка помята, однако ее туалет отличался продуманностью: лиловый халат, будто случайно слегка распахнутый на груди, бархатные шлепанцы с помпонами. На руке – золотое кольцо с крупным изумрудом. Модестов, прибывший из отеля для обслуживания главы миссии и допущенный к столу, упорно старался ее не замечать, и это проявление ревности забавляло певицу. Она умышленно бросала на атташе томные взгляды.
Вместе с Модестовым приехал и аккомпаниатор, которому, в отличие от атташе, шалости Ивантеевой были не в новинку, и он старался не выдавать своих переживаний. Смотрел в тарелку и молча жевал.
Угощаясь «континентальными» яствами, постояльцы одновременно смотрели в окна. Напротив, через улицу, находился один из городских кинотеатров. Вчера на афише во всю стену красовалась грудастая красавица, вожделенно взиравшая на брутального молодца с автоматом. Сейчас двое маляров вовсю усердствовали, закрашивая похотливый лик кинодивы.
– Зачем это? – Ивантеева взмахнула накладными ресницами. – Скажи, Сеня, ты все знаешь.
Модестов ответил намеренно сухо и казенно:
– В провинции Хайбер-Пахтунква, где мы имеем честь находиться, на выборах победил блок исламистских партий, они сформировали правительство. Главное, чего они хотят – привести жизнь граждан в соответствие с нормами ислама, убрать любые непристойности из личной и общественной жизни. А что может быть непристойнее обнаженного женского лица? – Это был завуалированный выпад в адрес певицы, которая заголяла не только лицо.
– А если голые руки-ноги показывают, ну, это совсем порнография. На рынках жгут видеокассеты с развлекательными фильмами.
– Какое варварство! – возмутилась Ивантеева.
– Зато плакаты с Усамой бен Ладеном по всему городу. Он для них как святой. И с вождями талибов и ИГИЛ плакатики выставляют. Нет проблем купить поздравительную открытку с изображением самолета, пробивающего башню Всемирного торгового центра. Повсюду зеленые флаги – на них все те же физиономии и скрещенные автоматы. Религиозники вознамерились вышибить отсюда американцев, по крайней мере, лишить всякой поддержки. Тяжко приходится янки: в Афгане их убивают, тут – не любят и скоро тоже начнут убивать.
– Эти деятели обещают за пару месяцев заменить здешние законы шариатом, – подключился к беседе Старых. – За преступления будут наказывать кнутом, отрубать руки.
– Он потянулся к свежей газете. – Вот тут говорится, что Аллах покровительствует новым властям, и по этому поводу было знамение.
– Какое? – Солистка проявила неподдельный интерес.
– В Каламе, в семье мясника Навидуллы Хассана появился на свет мальчик, и… о чудо! Он родился уже обрезанным. Крупнейшие ученые, салафи, узрели в этом знак Всевышнего.
Харцев забрал у Старых газету и углубился в раздел политических новостей. Удовлетворенно хрюкнув, обвел присутствующих радостным взором. Джамиль Джамильевич побледнел, Модестов уткнулся носом в чашку с остывшим кофе: в подобном состоянии посол нередко генерировал идеи, реализовывать которые приходилось подчиненным. Однако на этот раз пронесло.
– Все подтверждают, что отряд Шабир Шаха разгромлен! И его самого убили, этого мерзавца.
– А кто он? – На кукольном лице Ивантеевой заиграла невинная улыбка.
– Самый опасный террорист, – важно проинформировал Харцев. – Разбойник заявлял, что сражается за дело ислама. Грабил, убивал… Сжег школу для девочек, расстрелял артистов из столицы.
