В какой-то момент Гертруда Нанн, чувствуя, что все спасшиеся вот-вот предстанут перед Господом, решила устроить молитву. Каким-то чудом в шлюпке оказалась пропитанная водой Библия, но голос Гертруды сел из-за жары и охрип из-за жажды и слабости. Но она возглавила других, прочитала «Отче наш» и спела несколько псалмов, в том числе «Господь – наш пастырь». Гибсон писал, что людей необъяснимым образом влекло к Гертруде. Это было чувством, которое Гибсону позднее объяснил один психиатр. «Всеми вами овладела та тяга, которая охватывает любого мужчину, оказавшегося в опасности, стремление вернуться в безмятежность, в которой он пребывал в материнском чреве. Миссис Нанн олицетворяла мать для всех вас».
На следующий день Гертруда Нанн умерла.
Через несколько дней Гибсон попытался совершить самоубийство, но, бросившись в воду, запаниковал и поплыл обратно к шлюпке. Солдата, прыгнувшего в океан вместе с ним, никто больше не видел. Несколько следующих дней Гибсон провел, беспомощно цепляясь за Дорис Лим. В какой-то момент последние силы проснулись, вышли на передний план, и, как Гибсон признался впоследствии, он начал гладить Дорис Лим, хотя и был безмерно слаб.
«Дайте мне спокойно умереть, пожалуйста», – ответила на заигрывания Гибсона Дорис.
После того как шлюпка проболталась в океане более трех недель, на ней осталось только двое белых (одним из них был Гибсон), четверо яванцев и Дорис.
Затем яванцы убили одного белого военнослужащего и съели его.
«С их лиц стекала кровь, когда они, все еще жуя, жутко осклабились нам. Один из яванцев закричал на нас и протянул нам что-то». Это был кусок человеческой плоти. Гибсон не без оснований опасался того, что станет следующей жертвой людоедов, но шлюпку выбросило наконец на берег прежде, чем это могло бы случиться.
Ее прибило к берегу острова Сипора. Это был маленький коралловый островок, находящийся всего лишь в 180 километрах от Паданга. За 26 дней шлюпка продрейфовала примерно 1800 километров, чтобы вернуть беглецов в лапы японцев. Выживших на плоту быстро взяли в плен. Гибсона отправили в лагерь для военнопленных в Паданге[1].
Японцы были хорошо осведомлены о шпионской деятельности Дорис Лим и подвергли ее пыткам (словно последние недели ее жизни были недостаточно мучительными), но не казнили. Дорис тоже отправили в лагерь для военнопленных, находившийся на окраине Паданга на цементном заводе. В лагере Дорис помогала в больнице. Несмотря на все случившееся с нею, Дорис сохраняла привлекательность, и мужчины в лагере ухаживали за нею. Чтобы обрести свободу, Дорис отвечала на чувства заключенных и, в конце концов, вступила в брак по расчету с местным китайским фермером.
Однажды в конце 1944 года супруги поссорились, и фермер, несколько раз пырнув Дорис ножом, убил ее. Дорис выжила в зоне боевых действий и во время кораблекрушений, в течение долгого дрейфа и скитаний в джунглях. Но в момент, когда она, казалось, была в безопасности, смерть нашла ее по милости человека, с которым она жила. Ее муж был приговорен за убийство всего лишь к году тюрьмы.
* * *
Седьмого марта, незадолго до того, как Фрэнк поездом отбыл в Паданг, спасательное судно «Пелаго» снялось с якоря и вышло из порта Эммахавен с 50 военнослужащими на борту. «Пелаго» был последним кораблем, отплывшим из Паданга, но об этом не знали ни Фрэнк, ни Брук, ни другие беглецы.
Если им предстояло остаться в Паданге, то это место, по крайней мере, позволяло неплохо провести время. Улицы Паданга были вымощены, магазины ломились от товаров, все как в обычном городе с населением шестьдесят тысяч человек. Как вспоминал военнослужащий британских ВВС Стэнли Сэддингтон, Паданг обладал «всеми признаками хорошо управляемого и мирного городка». Его окружали покрытые растительностью горы высотой до 400 метров, дополнявшие прекрасный вид на океан. Город окружали предместья разного рода, и сельские районы находились вдали от центра. По словам Сэддингтона, некоторые беглецы часто наведывались на окрестные фермы, где находили «щедрых (и податливых) дочек голландцев». Офицеров разместили в хороших гостиницах, Centrraаle и Oranje, приставив к ним местных боев, которые заботились о нуждах постояльцев. Рядовых же беженцев поселили в старой гимназии. После нескольких дней беспорядков в порту и ночных бесчинств, устроенных австралийцами, порядок в городе был восстановлен, а благодаря введенному комендантскому часу вечера проходили невероятно спокойно. Занятия в школах были отменены, культурные заведения закрыты, а государственная служба приостановлена.
Поскольку в Паданге теперь было сравнительно спокойно, Фрэнк и другие военнослужащие ВВС, прибыв в город, сначала доложились немногим остававшимся там британским офицерам, которые находились в импровизированной штаб-квартире в клубе Eendracht. Старшим в этой штаб-квартире был полковник британской морской пехоты Алан Уоррен, высокий, прямой как шомпол человек с черными усами. По словам Брука, Уоррен являлся «очень сильной личностью». Уоррен спросил, есть ли среди беглецов добровольцы, которые помогут голландцам оборонять город. Почти все, включая Фрэнка, сообщили свои имена, изъявив желание сражаться, но голландский командир вежливо отказался от услуг британцев. Свой отказ голландец объяснил тем, что у британцев не было опыта ведения боевых действий в джунглях (разумеется, у некоторых британцев такой опыт имелся, хотя их неудачные попытки сопротивления войскам Ямаситы в Малайе не были эпизодом, который стоило бы выделять в резюме). Добровольцам потребовалось бы оружие, а его не хватало, и недавний опыт бегства из Сингапура делал британцев совсем неподходящими для новых боев. Несколько военнослужащих британских ВВС именно этим объяснили отказ голландцев от их помощи.
Новозеландец К. Р. Ноулз придет к мысли о том, что демонстрация голландцами силы была всего лишь видимостью, нацеленной на поднятие боевого духа. «Позднее мы полностью осознали, что в планы голландцев не входило сколько-нибудь достойное сопротивление», – сообщил Ноулз много времени спустя. По джунглям прошел пущенный японцами слух о том, что сопротивление бесполезно и за него накажут. Если город объявят «открытым», его не станут бомбардировать. И голландские власти согласились. Так что самолеты в небе над Падангом были разведывательными. По иронии судьбы, это оказались построенные в Америке самолеты Lockheed-14, захваченные японцами.
Голландские власти Паданга, как и всей Голландской Ост-Индии, воспринимали других европейцев как авантюристов, достойных одновременно восхищения и насмешек. На всех сильное впечатление произвели методы голландских колониальных властей: в отличие, например, от большинства британцев, служивших в разных концах империи, голландские администраторы знали местные языки и обычаи. Они «ассимилировались» намного охотнее, чем британцы и немцы в других частях мира.
А еще был вопрос храбрости. В том же докладе отмечено, что презрение голландцев к происходившему в Эммахавене вызвано резким контрастом между поведением британцев и выдержкой голландцев. «Голландцы оставались на своих местах, несмотря на быстрое наступление японцев с севера. Это резко контрастировало с поведением британцев в Малайе: при приближении угрозы британские должностные лица эвакуировались в Сингапур».
