Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 74
В течение двенадцати или тринадцати часов принудительной работы на заводе молотилок, называемом «Серп и молот», военнопленные не получали никакого хлебного пайка. Только по возвращении и на рассвете им давали еду. После изматывающей работы они возвращались в лагерь, и не один, а несколько раз солдаты, полностью истощенные, умирали там, по пути назад, падая в снег. На следующий день, если работа была там же, на дороге можно было видеть замерзшее тело товарища на том самом месте, где он упал. Поскольку температура была очень низкой, тела не разлагались и сохранялись такими же (с одним только изменением – ночь за ночью они становились всё более оголенными из-за кражи одежды); всё это из-за того, что начальнику лагеря было выгодно получать в течение этих дней паек умерших. Не раз эти тела оказывались на рассвете с глазами, вывалившимися из орбит, с обкусанными крысами конечностями. Мне тяжело писать это, но нельзя забыть ни одной детали, потому что еще есть люди, которые при нашем возвращении скептически улыбались, думая, что мы спали одиннадцать лет на ложе из роз. Здесь, в Харькове, повторились уже начавшиеся в Череповце и вызванные несъедобными продуктами заболевания дизентерией…» (С. 438).
Другой участник Голубой Дивизии, Эусебио Калавио Бельосильо, провел в плену и в заключении тринадцать лет; был освобожден только в 1956 г. и вернулся в Испанию. В его книге также описываются условия жизни и работы в лагерях, в том числе и в лагере Харькова[89]:
«23 января 1947 г. мы прибыли в Харьков и со станции были препровождены в лагерь. На территории большой фабрики по переработке сельскохозяйственных продуктов были построены бараки для военнопленных. К нашему прибытию там было уже около четырехсот немцев. Для нас отвели второй этаж (С. 443) барака. […] В течение десяти дней мы не работали, ожидая отправки в Одессу, как нам ранее сказали. Организация всего была очень плохая и шум фабричных машин, работавших двадцать четыре часа в сутки, не давал возможности отдохнуть. Разница в языке между людьми способствовала увеличению беспорядка. Кроме того, душевное состояние военнопленных становилось все тяжелее, так как обещанной репатриации не происходило.
У нас не было кухни, и мы должны были получать еду у немцев; суп приносили в больших чанах, уже полностью холодным.
Чистота не поддерживалась так регулярно, как в других лагерях, потому что бань не хватало, и поскольку у нас не было сменного белья, очень скоро мы начали страдать от вшей.
Через десять дней нас разбили на рабочие бригады. Это полностью лишило нас всяких надежд на скорое возвращение в Испанию. Шефом нашей бригады был назначен Сесар Астор, который всё время призывал нас к выходу на работу. Фабрика имела большое значение для экономики страны, и на ней работало шесть тысяч русских граждан, мужчин и женщин. Иногда мы смешивались с ними, подчиняясь их режиму и трудовым нормам. Я был назначен на машину для нарезания определенным образом металлических пластин – заготовок для других изделий. Это была тяжелая работа, а угнетающее присутствие русского подмастерья делало ее еще более тяжелой, так как нехватка этого материала для других рабочих не оставляла мне ни мгновения передышки.
Установленная норма была очень высокой, а военнопленные, которые не выполняли ее, как всегда, получали сокращенный паек, недостаточный для выживания» (С. 444).
Херардо Орокета Арбиоль (р. в 1917), фалангист, воевавший в гражданскую войну на стороне Франко, в 1942 г. добровольцем вступил в Голубую Дивизию и попал в плен у Красного бора; репатриировался на «Семирамисе». Вместе с Сесаром Гарсией Санчесом он написал книгу о плене[90]. В ней также описывается лагерная жизнь, начиная с марша в Колпино, с пешего марша под ударами и тумаками. Описывается ужасная картина лагеря в Колпино с горами трупов и отрядами раненых русских солдат. Он пишет, что не казалось странным, что русские оставляли безнадежно раненых, не способных идти самостоятельно, чтобы не создавать бесполезных помех.
«Советский цинизм в своем пренебрежении к людям достигал таких размеров, что слова «У нас много людей» повторялись беспрестанно. Чего же было удивляться, что наши конвойные делали то же самое с нами? Если пленный отставал на марше или хотел отдохнуть, садясь на землю, неизбежно можно было перекреститься, потому что автоматная очередь безжалостно прекращала его жизнь. В России хватит людей! Эти ненавистные марши с «Давай!», где пленных гнали вперед, как животных в стаде. Любопытно единодушие, с которым пленные различных национальностей называли эти марши: итальянцы, которые пересекали дикие степи, немцы, венгры и румыны, все их называли одинаково – «Марши Давай!» (С. 448).
Хуан Негро Кастро (ум. в 1983 г.), военнопленный, вернувшийся на «Семирамисе», тоже записал свои впечатления о плене[91]; в них, в частности, описывается перевоз в феврале 1943 г. через Ладожское озеро (С. 450 – 451).
И, наконец, последняя аннотация П. Санса посвящена книге Хасинто Покета Гвардиолы[92], значительно отличающейся от предыдущих описаний лагерной жизни. Автор ее попал в плен 10 февраля 1943 г. у Красного бора. Был признан умершим и об этом было сообщено семье, как это случилось и с другим дивизионером, Хуаном Негро Касадо. Вернулся в Испанию на «Семирамисе». Цитата из его книги рисует жизнь в лагере Красково в районе Тулы:
«Фактически, здесь был не концентрационный лагерь, а (С. 459) большая конюшня, за несколько дней до нашего прибытия приспособленная под барак для военнопленных, с установленными проволочными заграждениями и сторожевыми будками.
Гарнизон был сформирован из отряда солдат под командованием старшины Толстикова. Нас, пленных, было примерно сто сорок человек, затем добавилось сорок «бессарабцев» (румын, которые после падения режима Антонеску стали русскими гражданами). Эта экспедиция в Красково объяснялась нехваткой рабочих рук для уборки урожая. Председатель колхоза просил помощи.
Я заметил, что вначале из-за советской пропаганды сельское население приняло нас очень холодно – мы были первые военнопленные, которых они видели, и смотрели на нас с опасением, считая нас преступниками и убийцами. Также и солдаты первоначально очень строго следовали правилам охраны. Но через несколько дней, поскольку мы работали вместе с крестьянами и крестьянками, выкапывая картофель, свеклу, морковь, скашивая пшеницу, овес, ячмень и собирая подсолнух, горох и т. д., они очень скоро увидели, что мы «люди», люди побежденные и еще способные любить и помогать. Униженно, с большим стыдом, в первые дни нашего пребывания мы ели тайком картошку, свеклу или морковь, выкапывая их, сырыми.
Этот простой народ через несколько дней пребывания с нами, разговаривая и понимая нас, полностью изменил свою позицию, и очень скоро возникла тесная дружба вплоть до того, что нас начали называть по имени: «Товарищ Покет, иди сюда». Также и гарнизон, солдаты и сам старшина [Толстиков] изменили строгость «открытого штыка» на ружье «дулом вниз».
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 74
