Тюкден вернулся в Париж к середине сентября. Дней десять прожил исключительно праздной и пустой жизнью. Ходил из кино в кино, пил в одиночестве в барах, куда не решился бы зайти раньше, потому что снаружи не видно, что происходит внутри. Иногда давал себя соблазнить какой-нибудь фригидно-проституточной-особе; вследствие этого он уничтожал свою библиотеку и проводил свои последние дни на набережных. Он также уничтожал весь накопившийся бумажный хлам: безжалостно и не покладая рук сжигал рукописные мальчишеские произведения, которые теперь заставляли его краснеть. Тем не менее, некоторые из них он отложил, перевязал и поставил большую печать из красного воска, как финальную точку. Роэль вернулся в начале октября; при первой же встрече он представил свою подругу, мадемуазель Терезу Бреннюир.
Они ждали отъезда. Военное командование уже любезно предупредило их о точной дате и о пункте приписки. Они ждали. Это были дни без цели, время без надежды. Для Тюкдена они казались совершенно пустыми, похожими на бездну, над которой он песчинкой плыл. Для Роэля с каждым днем расширялась пропасть, и ясно виделся момент падения и расставания. Чтобы убить это почти безжизненное время, они «развлекались» тем, что посещали Париж, как иностранцы, которыми себя представляли; или же с «ипподромным» видом отправлялись играть на скачки. Роэль красиво тратил свои деньги, Тюкден с трудом их добывал.
Однажды Тереза сообщила им, что Браббан недавно впал в маразм и дышит на ладан; отец поручил ей посетить клинику, так как сам не решается туда пойти, боится лишних эмоций. Они предложили сопроводить ее при выполнении долга. Когда они пришли в лечебницу, там происходила живая дискуссия между медсестрой и старым господином, желавшим видеть Браббана; ему в этом было категорически отказано. Состояние месье Браббана требовало полного покоя. Посетитель, а это был Толю, не удивился присутствию племянницы и двух бывших учеников. Он тут же принялся описывать им свою ситуацию, протестуя против тирании невежд-врачей и аптекарей. Тереза, которая в принципе не стремилась увидеть, как агонизирует Браббан, добросовестно осведомилась, можно ли видеть профессора Вюльмара. Его не было. Заметно молодой доктор объявил им в конце концов, что состояние месье Браббана не меняется и что все визиты запрещены.
Они вышли. Тереза извинилась, что отлучится: она должна была как можно скорее проинформировать отца о развитии событий. Тюкден и Роэль остались одни против Толю, который, казалось, не собирался их отпускать, но при этом его мало волновали действия племянницы.
— Вот ведь какое несчастье, — сказал Толю. — Теперь ему явно не выкарабкаться, в его-то возрасте. А ведь такой замечательный человек! Вы были с ним знакомы?
— Немного, — ответил Роэль.
— Вы с ним играли в бильярд в «Людо», — сказал Тюкден.
— Верно, верно. Больше он в бильярд играть не будет. Да и я тоже. Больше не играю. Некогда мне теперь развлекаться. Слишком много забот. Ах, сколько у меня забот, молодые люди. Вы бы только знали!
— Мы не знаем, — сказал Роэль.
— Откуда вам знать. Смерть — это не для вашего возраста.
— Как сказать, — отозвался Тюкден.
Толю обиженно замолчал. И сменил тему.
— Ну что, друзья мои, теперь у вас есть дипломы?
— В июне получили, — ответил Роэль.
— Прекрасно, прекрасно. У моего племянника тоже есть диплом. Вы с ним знакомы?
— Немного, — ответил Тюкден.
— А у вашего друга Ублена тоже есть диплом?
— Ублен бросил. Теперь он в кофейной фирме.
— Надо же, надо же. А ваш друг Синдоль?
Перечисление становилось угрожающим. Так все бывшие ученики выйдут на подиум. Роэль оборвал эти показательные выступления.
— Синдоль? Он умер.
— Умер! Он был моим лучшим учеником. В таком возрасте, умер!
— Да, месье Толю.
— Друзья мои, я открою вам одну тайну. Я не умру.
— Очень даже возможно, — сказал Тюкден.
— Вот именно. А знаете ли вы, в чем тут дело?
Этого они не знали.
— Я не ложусь. Сплю сидя. Правда, хорошая идея? Если бы я ложился спать, я бы умер. Я это точно знаю. Вот и сплю сидя. Я поделился секретом с Браббаном, но эти ребята в своей сатанинской клинике, должно быть, уложили его силой. Так что он умрет. А ведь такой замечательный был человек.
— А вы, значит, стали бессмертным, месье Толю.
— Ну да. А что делать? Я пока не нашел способа освободиться от… Это долго объяснять.
— Мы послушаем, месье Толю.
— Правильно; тяга к знаниям — это правильно, тем более, что этот вопрос вас все равно касается. Вы ведь философы?
— Именно.
— А что философы говорят о смерти?
— Одни — что философия есть приготовление к смерти, другие — что свободный человек о смерти не думает.
— Как всегда, одни говорят «да», другие — «нет», — заметил Толю.
— Не вижу противоречия, — заметил Тюкден.
— А потом? — спросил Толю. — Что они обещают потом? Одни — одно, другие — другое, так ведь?
— Примерно, — сказал Роэль.
— Знаю, знаю. А мне все равно. Будущая жизнь, исчезновение, метемпсихоз[113]и вся прочая ерунда мне безразличны. Но есть одна вещь, которая мне не безразлична. Тс-с! Только молчите! Есть одна вещь, которая имеет для меня значение, тс-с! Это сомнения и тревоги, которые я ношу в себе.
— У вас их так много, месье Толю?
— Моя жизнь была жульничеством, и вам это хорошо известно, так же хорошо, как и мне! Вам хорошо известно, что я преподавал то, чего не знал, я осмеливался преподавать вам то, с чем не был знаком.
— Что именно, историю?
— Историю, например; знал ли я, скажем, Карла Великого? А у Цезаря бывал? А Наполеон, он вообще существовал[114]? Какая глупость говорить о том, чего не знаешь. А география! Довершение зла! Бывал ли я в Китае, в Австралии, в Японии? Все, что я вам преподавал, — ложь, сплошная ложь.
— Вы же знаете, месье Толю, что преподавателю географии не обязательно быть путешественником.
— Справедливо. Но я все же мог бы хоть немного попутешествовать.
— Вы никогда не уезжали из Франции, месье Толю?
— Нет, никогда. Впрочем, один раз я был в Лондоне.
— Вот видите, вы все-таки путешествовали.
— Да. Но это было уже позже, много позже. Это не в счет. И что это было за путешествие, мои юные друзья! Я приехал, только чтобы увидеть, как он умирает. А знаете, как он умер? Смеясь. Он смеялся надо мной! Умер, смеясь. Если бы у меня в голове не бродили все эти мысли, я бы тоже умер, смеясь. Что делает со мной жизнь? Что я делаю в жизни? А? Можете мне сказать? Я, конечно, способен умереть, смеясь. Только вот… только не хочу умереть, унося с собой мои угрызения.
