– Но я же уже сказал, что я не совсем все понял! – стал раздражаться Серый. – Но, думаю, ты мне дашь еще раз послушать?
– С какой это стати? – взвилась Ленка.
– Но должен же я знать, наконец, что ты обо мне думаешь.
– А при чем здесь ты? – не поняла она.
– Ладно, не прикидывайся, – захихикал Серый. – А я-то, старый дурак, даже поначалу приревновал. Подумал, что ты там не одна в ванне плещешься.
– И решил подсмотреть?
– Я что, по-твоему, латентный вуайерист? Просто хотелось хотя бы по голосу узнать, что за сволочь с тобой рядом.
– Ну и что, узнал?
– Сначала нет. А потом сразу да.
– Что «да»? – заорала Ленка.
– Я вспомнил про диктофон и сообразил, что это вы там с ним вдвоем решили мне звуковое письмо написать.
– Тебе?! – Ленка раскрыла от удивления рот и, нащупав за спиной спинку кровати, медленно опустилась на покрывало.
– Вот и я удивился, – продолжал Серый, – столько было времени обо всем откровенно поговорить, а ты словно бегала от меня...
Ленка тупо смотрела на Серого.
– Ну я и говорю, – начал горячиться Серый, – сколько лет, сколько зим прошло, а как будто бы их и не было! Все живо так, знаешь, преобразовалось, так высветлилось, как будто бы мы снова вместе и не было этих жутких лет разлуки...
– Ты с кем пил? – До Ленки вдруг дошло, что она разговаривает совсем не с тем человеком, которого знала уже больше пятнадцати лет.
– С Игорем, а что?
– Вот именно – «а что» вы пили?
– Если честно, не знаю... – Серый как-то по-женски всплеснул руками и тихо засмеялся: – Я сначала думал, что самогон.
– Да где же вы его взяли? – удивилась Ленка.
– А нас угости-и-и-ли, – кокетливо протянул Серый, – к Игорю в номер прорвался какой-то благодарный поклонник на велосипеде и сказал, что не уйдет, пока не выпьет на брудершафт с самим Кузнецовым!
– На каком еще велосипеде? – не поверила Ленка.
– Представляешь, – заржал Серый, – на самом настоящем велосипеде и с поллитровкой за пазухой! Я решил сначала, что это самогон, а на самом деле это был чуть ли не технический спирт!
– Идиоты! – разозлилась Ленка. – Вы же могли оба запросто отравиться!
– А я и отравился! – Серый, по достоинству оценив редкую Ленкину осведомленность в столь тонких материях, полез к ней обниматься. – Вот! Пришел к тебе умирать!
Он сел рядом с Ленкой, обнял ее за шею и неожиданно повалил на кровать.
– Господи, за что! – орала она, пытаясь от него освободиться. – Куда ни кинь – одни алкоголики! Страна непуганых алкашей! Как я вас всех, козлов страшных, ненавижу! Всю жизнь мне поломали! Всю молодость мою сгубили! Чтоб вам всем было так же плохо, как и мне! Чтоб провалились вы все разом...
– Лена, Катя умерла, – тихо сказал Серый.
– Какая Катя? – не сразу поняла Ленка.
– Катя. Жена моя.
Последнюю фразу он произнес глухим и совершенно трезвым голосом.
Ленка охнула и, закрыв ладонью рот, медленно осела на пол.
Какое-то время они сидели молча, Ленка на полу, Серый на кровати. Потом он встал и протянул ей руку:
– Поднимайся, простудишься.
Ленка не тронулась с места, только ухватилась за его руку и прижалась к ней щекой.
– Все зря, понимаешь? – не то спросил, не то чему-то удивился Серый.
– Прости, – наконец-то разжала губы Ленка, – прости меня, я не знала...
– Какие это все пустяки... – Он с силой разжал ее пальцы и отшатнулся. – Это было давно. Целый год прошел.
– Прости меня, – тупо повторила Ленка.
– За что?
– Просто так...
– Просто так не бывает.
– За то, что я ненавидела тебя. – Она поднялась с пола, но так и не решилась к нему подойти. – Если бы ты только знал, как я тебя ненавидела...
За стеной послышалась музыка и чей-то громкий смех.
– А я так собой гордился... – сказал Серый.
– Я тебя понимаю, – усмехнулась Ленка.
– Но это только сначала, – попытался оправдаться он.
– А что было потом?
– Потом? – Серый повернулся к ней лицом. – Потом я так себя презирал...
– За что? Ты все сделал правильно... – И, подумав, Ленка добавила: – Я бы даже сказала, мудро.
– «Мудро» от слова мудак?
– «Мудро» от слова «утро», – неожиданно срифмовала она, – утро завтрашнего дня. Оно взойдет и всех осчастливит. И волки, которые Серые, – живы, и овцы, которые глупые, – целы.
– Спасибо, что не ударила. – Он снова отвернулся от Ленки и не увидел, как она вдавливает в глаза пальцы, чтобы не зареветь.
– Ты не думай, я не шучу. Я на самом деле видела только то, что было у меня перед носом. А ты был на высоте. Далеко вперед смотрел. Знал наверняка, что отрывать надо сразу, мужественно и смело. Чтоб быстрее зажило.
– Ну и что, зажило? – Серый резко обернулся, но Ленка уже успела спрятать руки за спину.
– Все равно бы у нас ничего не вышло.
– Почему?
– Тебя бы мучила совесть, а ты бы мучил меня, и мы вместе мучились бы. Мучились, мучились, мучились, а потом бы взяли и умерли в один день.
Неожиданно за стеной хлопнула дверь, послышались голоса, смех и чьи-то быстрые удаляющиеся шаги.
Но музыка за стеной осталась.
«Падает снег, падает снег...»
– Все зря, – повторил Серый.
– Что «зря»? – не поняла Ленка.
Он вернулся к столу, налил в стакан воды из графина, но пить не стал.
– Ты знаешь, – усмехнулся он, – я же потом Кате все рассказал.
– Когда «потом»? – Ленка подняла на него глаза, но он уже ее не видел.
– Потом – это потом, – бодро сказал Серый. – Когда она уже болела.
– Зачем ты это сделал? – Ленка схватила со стола сигареты и стала метаться по комнате. – Куда эта долбаная зажигалка вечно девается?
– Успокойся. – Он достал из кармана свою. – Все нормально. Я просто покаяться перед ней хотел. Как перед святой. Она так смеялась...
– Что она делала? – Ленка так и застыла на месте с неприкуреной сигаретой.
– Она так хохотала, что я подумал, уж не вызвать ли ей «скорую».
Ленка не нашлась, что ответить, и Серый продолжал:
– Сказала, что уж лучше бы я ушел, чем так оставаться. Ни себе, ни людям. Я так на нее орал, прости, господи, мою душу грешную... А она спокойно мне говорит, что всю жизнь для нее главной была ее семья, то есть даже не семья, а наши дети. А у детей должен быть отец. Потому и цеплялась. Хотя, надо отдать ей должное, делала она это молча... А на старости лет все мое блядство уже не имело никакого значения. Девочки выросли, вышли замуж, родили собственных детей, и роль хоть и молодой, но все же бабушки стала ей гораздо милее, чем участь хоть и верной, но ненавистной жены.
