Глава 1
Мышь обрадовалась и отбросила веревку.
Поживем еще, подумала она и, уцепившись лапами за холодную металлическую перекладину, неожиданно легко перекинула на верхнюю полку свое усталое грузное тело.
В трех шагах от нее, в самом центре холодильника, тусклыми желтыми лучами светилась тарелка с тонко нарезанными ломтиками сыра. Мышь сглотнула слюну, вжала голову в туловище и зачем-то оглянулась по сторонам, как будто кто-то в этом запустении мог застигнуть ее врасплох.
Холодильник мощно содрогнулся, отключаясь, и тут же затих. От наступившей тишины стало еще страшнее, и мышь почувствовала, как крупные неуправляемые мурашки от ушей побежали куда-то вниз по спине и, едва достигнув кончика хвоста, тут же ринулись обратно.
Шаг назад, два шага вперед, шаг назад, два шага вперед. Собрав нервы в кулак и выработав в уме технику передвижения, мышь приготовилась к маневрам.
Голод страшнее страха. Вторые сутки она тряслась в этом ледяном чистилище без права на спасение. И вот она, надежда! Зверек твердо для себя решил, что умрет только после нее. Теперь мышь точно знала, что, когда желудок наполнится жирной, нажористой пищей, у нее появятся новые силы и тогда она уж точно сможет отодвинуть эту тяжелую сейфовую дверь и выбраться, наконец, наружу.
Она боялась только одного: сыр может улететь. Он уже приподнял свои засохшие прозрачные крылышки и, как бабочка-капустница, легко бякал ими в воздухе. Всего один небольшой прыжок отделял мышь от сыра. Единственная попытка, редкий неправдоподобный шанс, отчаянная последняя везуха – все вместе сгруппировалось в едином пространстве и времени, что, видимо, и вызвало неожиданный оргазм холодильника и его последующий коллапс.
Мышь сделала глубокий судорожный вдох, напрягла жилистые сильные лапы, на мгновенье, чтобы сосредоточиться, закрыла глаза, и вдруг волна яркого света и обжигающе горячего воздуха хлынула откуда-то из-за спины и накрыла ее с головой. Сверху раздался короткий вопль, и что-то острое и одновременно тупое воткнулось ей в сердце.
* * *
Ленка проснулась от собственного крика.
На столе перед ней одиноко стояла наполовину опустошенная бутылка коньяка.
Неужели я спала, подумала она и тупо уставилась на бутылку.
Губы ее брезгливо скривились, и в памяти возник обрывок короткого сна.
Мыши в ее доме сроду не водились. Ленка на всякий случай обернулась, чтобы удостовериться, что холодильник закрыт. Он был закрыт, но счастливые желтые бабочки внутри него поднялись с тарелки и, замахав сырными крылышками, весело унеслись в ночной эфир.
Пожалуй, хватит, решила Ленка, если удалось уснуть в сидячем положении, значит, возможно, получится уснуть и в лежачем. Но при этом не тронулась с места, а, напротив, подперла подбородок рукой и уставилась в непроглядную черноту окна.
– Любительница ас-бес-та, – произнесла она по слогам и два раза утвердительно мотнула головой.
Потом задумалась ненадолго и произнесла еще увереннее: «Асбест!»
Но что-то не устроило ее в порядке произнесенных букв, она снова засомневалась и, взяв со стола бутылку, сделала несколько глотков прямо из горлышка. Горячая волна обожгла гортань, Ленка подавилась и, изо всех сил прижав обе ладони к горлу, попыталась придушить рвущийся из груди кашель. От напряжения лицо налилось кровью, губы побелели, и ей показалось, что еще мгновенье – и скопившийся воздух разорвет ее изнутри, как обыкновенный воздушный шарик. Ленка ослабила хватку, и кашель пробкой тут же вырвался из нее, что-то горькое деликатно забулькало в носу, вдали послышались комсомольские песни бабочек, и Ленка с облегчением почувствовала, как тяжелое вязкое тепло медленно разливается по ее желудку. Голова просветлела, мысли сделались понятнее и оформились в слова, а неповоротливый, словно чужой, язык стал пластичнее и роднее.
– Любительница абсента! – твердо проговорила она и радостно засмеялась.
Спать, спать, спать и еще раз спать. Какое счастье спать и видеть обезумевших от страха мышей в утробе собственного холодильника. Какое счастье спать хотя бы так. Хотя бы с мышами. Хотя бы с бабочками. Черт знает с кем, только бы не одной, и только бы спать!
Последние две недели сон начисто выпал из распорядка ее дня, и она долго не знала, чем можно заполнить неожиданно появившуюся дыру, которая разрасталась по ночам до размеров Марианской впадины.
– Спят усталые игрушки, мишки спя-а-а-ат! – Ленка улыбнулась своему отражению в оконном стекле и продолжила: – Одеяла и подушки ждут девч-а-а-а-т... Только Ленка не ложится, Ленке-дурочке не спится, глазки закрыва-а-ай...
Под долгое и продолжительное «баю-бай» Ленка с трудом поднялась и поковыляла в комнату. Взглянув на часы, она одобрительно замотала головой. Четыре зеленых змея показывали без пятнадцати два. Не так и поздно, есть еще надежда встретить утро человеком, а не свиньей подколодной.
Не раздеваясь, прямо в махровом халате она забралась под одеяло и закрыла глаза.
* * *
Мышь увидела перед собой громадную толстую бабу. Одной рукой та держалась за дверцу холодильника, другую прижимала к груди. Рот был широко распахнут, беспомощно пуст и чем-то напоминал вход в темную мышиную нору. Мышь не растерялась и, быстро перебирая лапками, засеменила в сторону гостеприимно предоставленного убежища.
Баба сделала судорожный вдох-выдох и снова принялась извлекать из себя звуки, напоминающие вой милицейской сирены. Мышь резво пробежала по резиновой кромке холодильника, перескочила на любезно предоставленную руку и, чуть было не потеряв равновесия где-то в районе бабьего плеча, успела-таки уцепиться за бретельку ее лифчика. Привычно подтянувшись на лапах, она благополучно миновала мощную складчатую шею, вскарабкалась на подбородок, скользнула пузом по мокрым розовым губам и скрылась в неизведанных глубинах. Баба с хвостатым кляпом во рту так и стояла на месте и каким-то странным, горловым образом издавала те же протяжные и рвущие душу вопли.
Ленка резко открыла глаза и опять посмотрела на часы. Было без десяти четыре. В коридоре надрывно голосил телефон. Ленка встала и на ватных ногах вышла из комнаты.
Звонил Игорь.
Сначала он заявил, что Ленка сволочь. Потом извинился за сволочь и обозвал свиньей. Потом извинился за свинью и сказал, что она просто нехорошая девочка и что у него нет больше сил уговаривать ее, поддерживать, подзадоривать, теребить, встряхивать, стимулировать, умасливать, обещать, предлагать и, наконец, заставлять работать. Она должна как-то разобраться – или она с ним, или против него. А так как она уже давно и скоропостижно его бросила, значит, точно против него, а может быть, против не одна, а с кем-нибудь другим за компанию. И хоть предательство в их общей, надо думать, среде – дело вполне обычное и не влекущее за собой душещипательных сцен с заламыванием рук и криками «как ты могла так со мной поступить!», но неприятный осадок все равно останется. И она должна бы уже понимать, что порядочные женщины так не делают и старый друг, как ни крути, лучше новых двух, а может быть, даже и трех... центнеров молодого безмозглого мяса. А у него, старого, и с усвояемостью ее капризов все на высшем уровне, и опыт, сын ошибок трудных, накопился и ждет своего применения, и колею, если понадобится, пожилой конь не испортит, поэтому глупо отказываться от таких богатств, ведь только в общей связке, поддерживая друг друга, они смогут одолеть любые препятствия, возникающие на нелегком пути. А если все это неправда и она верна ему, как и прежде, то он тем более не понимает, как можно бросить все начатое, когда оно не только заработало, но и стало набирать вполне ощутимые обороты. Процесс пошел, не мог не пойти, расстановка сил на шоу-рынке изменилась, чаша весов качнулась, в конце концов, в их сторону, их гениальные песни вдруг кому-то понадобились, еще пока не нарасхват, без драк, но все же продвижение вперед стало более заметным и явно происходит по нарастающей.
