— Да, тебе! — кивнул жрец. — И поторопись, не то я призову на твою голову проклятие Пана, и он обратит тебя в недойную козу, которую никто не будет кормить и ее бросят волкам!
Старуха послушно подхватила упавший лоскут и подала жрецу, однако, поскольку она была низенькой, а он — высоким, да еще котурны увеличивали его рост, ему пришлось наклониться к ней. Полы его широкого белого одеяния на миг заслонили старуху от остальных, однако, когда жрец выпрямился, на его лице мелькнула довольная улыбка.
— Что она ему сказала, эта старая ведьма? Неужто о Мелиссе?! — испуганно простонала Сакис. — Нужно немедленно предупредить господина моего Неокла!
— Что все это значит? — требовательно спросила Лаис. — При чем здесь Неокл и Мелисса?! А Мелита… Ты упомянула какую-то Мелиту… Это его пропавшая дочь? Как это связано с «козлоногими»? И кто такая эта старуха?
— Умоляю тебя, госпожа, позволь мне сейчас же побежать в дом господина моего Неокла! — чуть не плача, проговорила Сакис. — Я должна ему рассказать, что Травлоса о чем-то шепталась с этими злодеями!
— Она заикается? — удивилась Лаис: ведь имя Травлоса значило Заика.
— Может, в детстве и заикалась, а теперь стала даже слишком болтлива! — с ненавистью буркнула Сакис и снова взмолилась: — Позволь мне поспешить, госпожа!
— Хорошо, — сказала Лаис, — беги. Но поскорей возвращайся. Я хочу знать, что здесь происходит!
Сакис всплеснула руками:
— Да благословит тебя Афродита, госпожа, за твою доброту! Но… прости меня… Позволь мне сначала спросить у Неокла разрешения рассказать тебе эту историю. Если он до сих пор не обмолвился ни словом о Мелите, значит, не хочет, чтобы ты об этом знала.
Лаис взглянула на свою повариху с невольным уважением за такую преданность хозяину и не стала рассказывать, что сама Мелисса однажды упомянула при ней имя ее пропавшей сестры, так что Лаис уже кое о чем осведомлена.
— Пусть будет так, — согласилась она. — Беги, не медли.
— Я скоро вернусь, госпожа! — радостно воскликнула Сакис. — Вернусь — и приготовлю тебе отличный обед!
И она понеслась прочь с агоры, вздымая пыль.
Лаис покосилась в сторону Травлосы. Та с ухмылкой смотрела вслед убегающей Сакис. Вид у нее был злобный и торжествующий. Потом она повернулась и со всех ног, косолапо переваливаясь, устремилась в ту сторону, куда направилась процессия «козлоногих».
— Эмен, — обернулась Лаис к рабу, — оставь корзины и немедленно догони Сакис. Скажи, что Травлоса заметила, как она кинулась бежать, и, наверное, догадалась, что та решила предупредить Неокла об опасности. И еще скажи, что она почти наверняка сообщит об этом жрецам. Не медли.
— Но как же тяжелые корзины?.. — начал было раб, но Лаис властно взмахнула рукой:
— Мы возьмем носильщика. А ты не медли! Да постарайся уйти так, чтобы эта старая гадюка тебя не заметила.
Эмен поклонился и растворился в толпе.
Лаис исподтишка следила за Травлосой, но та была слишком занята тем, чтобы подобраться поближе к «козлоногим».
Тем временем несколько носильщиков подошли к девушке и предложили помочь. Лаис спешила поскорей оказаться дома и не стала торговаться.
Уже выходя из недостроенных ворот агоры, она вдруг спохватилась, что Солы нет рядом.
Обернулась — девушка стояла посреди площади, внимательно вглядываясь в толпу.
— Сола! — сердито окликнула Лаис. — Что ты там застряла?!
— Прости, госпожа! — Девушка мигом оказалась около хозяйки. — Мне снова показалось…
— Что ты видишь Мавсания? — усмехнулась Лаис. — Может быть, ты влюбилась в него, если он тебе кругом мерещится?
Сола вытаращилась на нее испуганными глазами:
— Что ты, госпожа, ведь Мавсаний мне в отцы годится!
— Да я шучу! — усмехнулась Лаис, и Сола робко хихикнула в ответ.
Эфес, дом ЛаисРазумеется, Мавсаний оказался дома: он катил по садовой дорожке тачку, доверху полную сорной травы, и имел вид человека, который трудился полдня не покладая рук.
Лаис не знала, когда Сакис вернется и сможет заняться обедом, поэтому она послала Солу на кухню, велев попросту пожарить рыбу с овощами, чтобы хватило и хозяйке, и слугам, а сама отправилась в бассейн смыть пыль и усталость. Она едва успела искупаться и встала на солнцепеке, чтобы побыстрее обсохнуть, как вдруг услышала голос Неокла, который звал ее.
Лаис уже бросилась на зов, как была, нагая, однако какое-то неясное предчувствие заставило ее надеть хитон, а сверху накинуть легкий короткий гиматий. Сырые волосы она отжала и небрежно закрутила в жгут на затылке, воткнув в него вместо заколки только что сломанную веточку сливового дерева.
Лаис сначала прошла в главную комнату, где обычно принимала гостей и которую использовала как пиршественный зал, однако Неокла там не оказалось.
Зато ее встретила вспотевшая, раскрасневшаяся от беготни по жаре Сакис:
— Господин ждет тебя в твоей спальне.
— Ты смогла его предупредить? — начала было спрашивать Лаис. — Эмен успел догнать тебя? А это еще что такое?! — Она показала на высокую плетеную корзину, которая стояла у двери. Раньше корзины тут не было. — Ее прислал Неокл?
— Господин все расскажет тебе сам, — непривычно сдержанно ответила Сакис, загораживая собой корзину, словно во что бы то ни стало решила помешать Лаис к ней подойти. — Изволь пройти к нему.
Лаис только плечами пожала и поспешила в спальню.
Неокл, сидевший в кресле посреди спальни, поднялся ей навстречу. Лаис сразу поняла по его виду, что он вовсе не собирается сейчас же увлечь ее на ложе, так что она правильно поступила, что оделась.
— Лаис, я должен просить у тебя помощи, — сказал Неокл серьезно и взволнованно.
— Ты знаешь, что я ни в чем не откажу человеку, который помог мне спастись и стал моим верным другом, — так же серьезно ответила Лаис. — Прошу тебя, скажи скорей, что я должна сделать, и я все исполню с радостью.
— Позволь мне сначала кое-что поведать тебе.
Неокл перевел дыхание, словно набираясь решимости, и заговорил:
— Всем известно, что наш город некогда был знаменит храмом Артемиды Эфесской, который считался одним из семи чудес света. Храм был сожжен Геростратом. Однако дева Артемида неизменно, с самых давних времен, считалась богиней-покровительницей Эфеса. Здесь, на окраине города, в скалах у моря, есть один грот. Говорят, сам Пан в незапамятную пору посвятил его Артемиде — в знак великого уважения и почтения, которые этот козлоногий распутник питал к вечно девственной и неприступной богине. Где-то в гроте он спрятал свою зачарованную свирель, которая пела лишь тогда, когда в грот входила невинная девица. Если же туда входила та, что не сохранила доброе имя, свирель Пана молчала. Долгое время об этом гроте сохранялось лишь смутное предание, ведь здесь господствовали персы. Говорят, царь Ксеркс уважал верования ионийских эллинов, но это было очень давно, а его потомки вынуждали нас поклоняться своим богам почти украдкой. Когда, чуть больше года назад, войска Александра Великого выгнали персов из Эфеса, здесь сразу стали возрождаться наши храмы. И вот вдруг в городе появились какие-то жрецы, уверявшие, что они пришли из самой Авлиды — из того храма Артемиды, на алтаре которого Агамемнон готов был принести в жертву свою дочь Ифигению, чтобы боги послали ему благоприятные ветра для плавания в Трою. Всем известно, что Артемида спасла Ифигению, заменив ее на алтаре ланью, и незаметно перенесла девушку в Тавриду, где та служила ей вместе с другими девственницами. И вот эти жрецы объявили, что однажды им в Авлиде явилась сама Артемида, которая изрекла, что нравы персов испортили ионийских девушек и каждая из них обманывает родителей или будущих мужей, поэтому необходимо, чтобы невесты Эфеса непременно навещали грот Артемиды перед тем, как сделаться женами. Девственниц она спасет, как спасла Ифигению, ну а тем, кто успел развязать свой пояс и отдать девственность мужчине до свадьбы, от нее не будет прощения.
