Он лишь улыбнулся, продолжая махать рукой людям, которые махали нам. За всю мою жизнь я никогда не ощущал такой любви — и такой спасительной свободы.
В конце концов, мы разошлись по своим комнатам и заснули.
Утром мы включили единственный наш работавший телевизор и увидели в программе новостей длинный материал, отснятый на автомагистрали штата Нью-Йорк, которая оказалась забитой машинами от Нью-Йорка до въезда в Бетел. За этим последовали съемки, сделанные на запасных и боковых дорогах, идущих к Бетелу, тоже напрочь забитых. Под конец, ведущий показал шоссе 17Б с растянувшейся на многие мили пробкой. «Добро пожаловать на самую большую в мире автостоянку» — сказал он.
Я был вне себя от счастья. Папа смотрел на меня, в темных глазах его горел свет. И этого хватило, чтобы разбить мое сердце и тут же его исцелить.
Я вскочил со стула и заявил:
— Тут потребуется новый плакат.
А затем взял кисти, краски, большой лист фанеры и написал:
Добро пожаловать на Вудстокский фестиваль. Добро пожаловать домой.
Я повесил этот плакат на фронтоне нашего танцевального бара, прямо над другим, старым, гласившим: «Мотель продается — по цене, которую вы можете себе позволить».
Тем же утром, чуть позже, полиция обратила 17Б в пятиполосное шоссе — движение по всем полосам шло в одном направлении. И я, взглянув на заполненную машинами дорогу, сказал себе: «Пусть-ка теперь они попробуют остановить нас».
На следующий день, во вторник, Майк Ланг и вся его вудстокская свита покинули «Эль-Монако» и перебрались на ферму Ясгура. «Эль-Монако» оставался пустым целых три часа — столько времени ушло у нас на то, чтобы заполнить все опустевшие комнаты и все освободившееся на территории мотеля пространство. За один день он обратился из перенаселенного в пустоватый и снова в перенаселенный.
В среду я возился у себя в конторе с разного рода бумагами, и тут в нее вошел человек, которого до той минуты я ни разу не видел. Поначалу я решил, что это один из гангстеров «основного состава», и что он разыскивает своих соратников, оккупировавших «Кумушкину блинную». Он был в темном костюме-тройке и остроносых туфлях, сшитых из кожи какой-то рептилии — и это посреди поселения хиппи, в котором даже джинсы с сандалиями и те считались необязательными.
— Вы, видимо, ищете ваших людей, арендовавших «Блинную», — сказал я ему. — Пройдите немного вон туда и вы их увидите.
— Я ищу тебя, Тайбер, — с грозной серьезностью сообщил он.
— Чем могу быть полезен?
— Тебе придется закрыть фестиваль, и немедленно, иначе, когда все закончится, мы закроем тебя — навсегда.
Я уже привык к застращиваниям самого разного рода и большую их часть воспринимал как звук пустой, однако этот господин напугал меня всерьез. Угроза читалась в любом его жесте, он выглядел человеком по-настоящему опасным и это сильно ударило меня по нервам.
— Я не распоряжаюсь фестивалем, — ответил я. — Мы все утратили контроль над ним примерно месяц назад.
— Тогда позволь рассказать тебе, что тебя ожидает. Либо ты отменяешь все сейчас, либо получаешь очень серьезные неприятности. Повеселись еще несколько дней, Тайбер. Постарайся получше запомнить «Эль-Монако», потому что есть люди — большие люди, — которые говорят, что, после того, как все эти подонки и обкуренные хиппи, которых ты сюда напустил, отвалят, мотеля у тебя больше не будет. С дерьмовой болтовней насчет соблюдения законов мы завязали, ты понял? Лично мне такие, как ты, не нравятся. И я с большим удовольствием избавлюсь и от тебя, и от твоего заведения.
Сказав это, он расстегнул пуговицу на пиджаке, отвел в сторону полу, и под ней блеснуло нечто металлическое.
Прежде чем я успел мысленно произнести: «На помощь, Майк Ланг!», в контору вступила баронесса фон Вильма, только что завершившая ритуал патрульного обхода территории «Эль-Монако». В тот день она была одета в женскую военную форму — следует сказать, немного тесную. Накладные груди баронессы выпирали из-под мундира, грозя оторвать его пуговицы. Сквозь густой слой грима проступала успевшая отрасти к полудню щетина. Да, на помощь мне явился небритый, украшенный наградами солдат, облаченный в женскую армейскую форму. Лучше и не придумаешь.
— Эллиот! — густым басом произнесла баронесса. — Этот человек досаждает тебе?
Я быстренько описал ей ситуацию.
Вильма мгновенно выхватила из кармана маленький серебряный пистолет, который, насколько я был способен судить, вполне мог оказаться и игрушечным. Впрочем, каким бы этот пистолетик ни был, на всех заинтересованных лиц он произвел впечатление настоящего. Что до самой Вильмы, она выглядела устрашающе серьезной. Она вдруг забыла про всякий акцент и заговорила настоящим своим голосом.
— Ты бы лучше мотал отсюда, и побыстрее, приятель, не то мне придется проделать пару дырок в твоем красивом костюмчике. И если я увижу тебя еще раз, буду стрелять без предупреждения. Усек?
Не знаю, что испугало гангстера сильнее — пистолет Вильмы или сама она. Он поднял руки вверх — брови его к тому времени уже доползли до линии волос — и выскочил в дверь.
Необходимость работать не покладая рук начала понемногу сказываться на мне. Я устал, но понимал, что не могу позволить себе отдыхать. Мне нужно было оставаться в самой гуще событий, потому что на кону стояло слишком многое — и для меня лично, и для фестиваля, который переворачивал всю мою жизнь. При этом я видел, что силы моих родителей на исходе. Они были уже далеко не молоды, и работа плюс ежедневные набеги хулиганья сильно их изнуряли. Им нужно передохнуть, решил я. Успокоиться и устроить себе мини-отпуск.
И я испек немного печенья с гашишем. Обитатели мотеля хранили в холодильнике нашего бара огромный запас гашиша и марихуаны, я позаимствовал немного — но вполне достаточно, чтобы обторчаться. Я замешал гашиш в тесто, добавил туда же шоколадную стружку и поставил все минут на двадцать в духовку. Вуаля! Печеньица счастья! Вообще-то, о шоколадных пирожных с гашишем слышать мне уже приходилось, а вот ни с какими сведениями о печеньях с такой начинкой я до той поры не сталкивался. И мне было интересно, как они подействуют на моих родителей, если подействуют вообще.
