Там, где дорога не покрылась льдом, она представляла собой вязкую полосу черной грязи, так что мне поневоле пришлось вспомнить добрым словом чародейский тракт.
Хлещущий дождь, пронизывающий ветер, лед, грязь — все мыслимые удовольствия разом! Я беспокоился насчет копыт Гэрлока, но еще больше — насчет себя самого.
Трясясь в седле, я с горечью вспоминал теплый Найлан. Ноги мои от ступней до бедра онемели, зато задница, к сожалению, сделалась куда как чувствительна. Поводья обмерзали, и мне приходилось щелкать ими, чтобы стряхивать лед. Прозрачная корка покрывала и седло, и плащ. Изморозь не касалась лишь посоха, вдетого в кожаную петлю.
Посоха, который уже по меньшей мере дважды выручал меня. Но он же, как казалось, и навлек на меня ненависть всего Кандара. Правда, в последний раз я удрал, не прибегая к его помощи и даже никому его не показав, но меня все равно бросились ловить, называя при этом «чародеем».
Ближе к полудню дождь прекратился, а ветер, наоборот, усилился. Еще не замерзшие лужи стало быстро схватывать льдом. Дорога спрямилась, пошла вверх по склону пологого холма, и тут я почувствовал, что мой посох снова стал нагреваться. Впереди, в тумане, замаячило какое-то строение.
— Ну конечно! — сообразил я. — Это пограничная застава. Герцог-то Фритаунский с герцогиней Монтгренской друг друга не жалуют. Но это их дело, мне же стоит побеспокоиться о том, чтобы обо мне не известили пограничную стражу.
Я стянул левую перчатку и коснулся ею темного лоркена. Дерево было настолько горячим, что растопило лед. Это указывало на определенную опасность.
— Гэрлок, приятель, тебя сосватали мне в качестве горного пони. Хотелось бы знать, насколько ты и вправду ГОРНЫЙ.
Пони оставил эти слова без внимания. Даже не мотнул головой.
Я попытался обдумать положение. Возможно, на мой счет пограничная стража никаких указаний еще не получала. Но стоит ли привлекать к себе внимание?
Решение напрашивалось само собой: избегать пограничных застав. Только вот осуществить это замечательное решение было не так-то просто, Местность за дорогой густо поросла кустарником, по большей части оледенелым.
Остановив пони за большим придорожным кустом, я принялся изучать местность. Волнистые холмы поросли терновником и редкими кедрами, в лощинах между ними протекали каналы, обсаженные белыми дубами.
По уходящему вдаль склону тянулась темная линия — как оказалось, почти полностью разрушенная стена. Деревьев рядом с ней не росло. Но мое внимание эта линия привлекла тем, что, глядя на нее, я уловил волнистые линии жара — вроде тех, которые скрывали корабли Братства.
Только эти были много старше, слабее и несли некий налет испорченности.
Это вызывало беспокойство. Но не мог же я прятаться за кустом вечно!..
Положившись на инстинкт пони, я предоставил ему самому выбирать путь вниз по склону. Гэрлок перебрался через поток и двинулся вдоль русла, тянувшегося параллельно дороге. Теперь между нами и постом пролегал холм.
Неожиданно послышался резкий звук — то ли насекомое, то ли лягушка. Это напомнило мне еще об одной странности: с момента прибытия в Кандар я не видел ни одной птицы и даже не слышал птичьего пения.
Невысокий бугор в конце луга оказался заросшими буйным бурьяном развалинами — когда-то очень давно здесь стояла ферма.
По мере продвижения вперед ручей становился уже и все круче забирал к югу. Оно бы и ладно, но местность тут, как назло, пошла открытая — ни тебе кедров, ни даже чахлого терновника.
Ну а когда мы одолели еще кай, поток сузился чуть ли не до локтя и повернул обратно к Хрисбаргу.
— Ладно, давай-ка перевалим через этот холм.
Мы двинулись вверх по пологому склону. Чтобы добраться до гребня, времени потребовалось совсем немного, хотя поступь Гэрлока замедлилась и держался он настороженно.
Я же ничего не улавливал — точнее, улавливал пустоту. Отсутствие чего бы то ни было.
Но когда мы поднялись сквозь туман на вершину, я поневоле поежился.
Холм венчала груда белесых камней. Два гранитных монолита еще не упали, но их оплавленные вершины походили на оплывшие свечи. Этот круг хаоса был замкнут в кольцо мертвенно-белого гравия, и еще одно — белой глины. По мере отдаления от центра она становилась все более темной.
Гэрлок испуганно заржал и шарахнулся в сторону.
Посох начал светиться. Он излучал Черный свет, побуждая меня убраться подальше от этих камней.
Несмотря на то, что руины возникли уже давно и заключенная в них болезненная сила истощилась, я не стал их рассматривать и поскорее направил пони в обход.
Взглянув с высоты на северо-запад, я увидел соседний холм — тот, на макушке которого находилась застава. И угол дороги, поворачивающей в сторону Хаулетта. А перевести дух позволил себе, лишь когда мы спустились по склону.
Колени мои дрожали. Не только развалины, но и весь этот холм окружала аура разрушения, непереносимая для всякого, кто способен ощущать магию. А возможно, и просто для всякого нормального человека: недаром ведь люди поблизости не селились.
После того, как источник порчи остался позади, естественные препоны — буераки, терновник и усиливающийся пронизывающий ветер — казались уже не такими страшными. Дорога, на которую мы наконец выбрались, тоже являла собой нечто вроде преграды — полосу взбаламученной и полузамерзшей грязи. Однако Гэрлок с ней кое-как справлялся.
Не знаю, заметил ли нас кто-либо, но я не видел никого, пока снова не оказался на хаулеттской дороге. На лугах по обе ее стороны паслись отары черномордых овец, а пастухи грелись у костров. Мы обогнали ехавший в одном направлении с нами фургон, а навстречу нам, в сторону Хрисбарга, прокатила старая карета.
Ни один из возниц не удостоил меня даже мимолетного взгляда.
XXIII
К тому времени, когда мы по той трясине, которая здесь именовалась дорогой, доковыляли-таки до городских окраин, уже начали сгущаться сумерки. С первого же взгляда стало ясно, что по сравнению с Хаулеттом даже зачуханный Хрисбарг сошел бы за блистательную столицу. Если в Хрисбарге тротуары были грубо сколочены из досок, тот тут ими даже и не пахло. Да что там тротуары — в Хаулетте и улиц-то настоящих не имелось. Местечко представляло собой хаотичное скопление неприглядных строений.
Однако добрались мы до Хаулетта вовремя: дождь и ветер усилились, а мой плащ превратился в ледяной панцирь. К счастью, почти сразу же по въезде в городок я увидел запущенную халупу с притулившейся рядом с ней сараюшкой. Как оказалось — гостиницу «Уют» с конюшней.
При виде этой конюшни Гэрлок издал ржание, не свидетельствующее о буйном восторге.
— Три медяка, и я поставлю его в стойло с другим горным пони, — заявил в дверях конюшни грузный здоровяк. Был там и мальчишка-конюх, возившийся с чьим-то седлом, но он в ответ на мой взгляд только пожал плечами.
