Я вошел и сел с краю, удивившись, что в синагоге собралось необычно много народу для этого дня недели. Но вскоре я понял, что все они слушают не раввина, а мужчину, который пришел в Назарет, чтобы рассказать о последних событиях в Иерусалиме. Он был фарисеем, богато одетым, с густой проседью в волосах, прикрытых накидкой.
Среди собравшихся я заметил моего брата Иакова, и Иосифа, и Клеопу. Здесь же были и мои старшие братья.
Рав Берехайя улыбнулся, увидев меня, и жестом велел мне сидеть спокойно, пока мужчины разговаривают.
Незнакомый мне фарисей говорил по-гречески, но время от времени вкратце повторял сказанное на нашем языке.
К началу его рассказа я опоздал и поэтому слушал с середины.
— Этот Сабин, римский прокуратор, приказал своим людям окружить храм, и евреи рассыпались на крыше колоннады. Они бросали в римлян камни. Воздух то и дело прорезали стрелы. Но римские стрелы не могли достать евреев, потому что те сидели слишком высоко. Тогда этот Сабин, этот безбожник, единственной целью всех деяний которого было одно — найти царские сокровища в отсутствие царя, этот жадный человек тайком поджег колоннады, да-да, прекрасные колонны нашего храма с их покрытой лаком позолотой. Они вспыхнули, и евреи оказались в огне. Пожар разошелся мгновенно. Огнем охватило даже крышу храма, колонны пылали сверху донизу. И все золото сгорело в огне. И люди на крыше погибли. Сможем ли пересчитать всех погибших?
Мой страх снова возвращался ко мне. Несмотря на то что в комнате было тепло, я дрожал, как от холода.
— …И римляне бросились прямо в огонь, чтобы добраться до сокровищ Господа, а евреи, беспомощные, могли только смотреть. Римляне ворвались прямо в хранилища. Они обокрали, в своей неутолимой жадности, дом Господа.
Все было так, как я видел в моем сне. Я опустил голову и зажмурился. А фарисей продолжал говорить, и я видел то, о чем он рассказывал.
Битва сменялась новой битвой, римским легионам не было числа, вдоль дорог вырастал лес крестов.
— Распято две тысячи человек, — сказал фарисей. — Римляне ловили и тех, кто пустился в бегство. Они забирали любого по малейшему подозрению и распинали. Кто знает, были ли эти люди виновны? Ведь римляне не могут отличить среди нас хороших от плохих! Они не знают. А арабы, сколько же деревень сожгли они на своем пути, прежде чем римский военачальник Вар отослал их домой! Не сразу римляне поняли, что арабам нельзя поручать поддерживать мир и порядок.
Затем мы выслушали длинный перечень имен и названий — какие поселения сгорели, какие семьи лишись крова…
Я не мог открыть глаза. Я видел языки пламени на фоне ночного неба. Я видел бегущих людей. Наконец на мое плечо опустилась рука, и я услышал голос рава Берехайи:
— Слушай внимательно.
— Хорошо, ребе, — шепнул я.
Я взглянул на фарисея, расхаживающего перед собранием, пока люди горячо обсуждали одного из главарей мятежников — Симона, который спалил дворец в Иерихоне и которого теперь преследовал Грат, военачальник Ирода, перешедший на сторону римлян. Правление Симона закончилось. Но было еще много других…
— Они прячутся в пещерах, что на севере! — взмахнул рукой фарисей. — Их никогда не поймают.
Люди перешептывались, кивали.
— Их там целые семьи, целые кланы разбойников. А теперь говорят, что Цезарь разделил нас между детьми Ирода, и эти наши будущие правители, если их можно так назвать, уже плывут на всех парусах в наши порты.
Я видел ночное море под полной луной. Мой сон становился явью.
Посланник замолчал с таким видом, как будто он мог много еще чего добавить, но не стал этого делать.
— Мы будем ждать правителя, которого нам назначат, — сказал он наконец.
С задних рядов раздался чей-то голос:
— Пусть правят священники храма!
Его возглас подхватили другие мужчины:
— Священники знают Закон и живут по Закону. Почему мы не имеем священников из дома Садока, как должны иметь по Закону? Говорю вам, очистите храм от скверны, и пусть священники снова правят нами.
Мужчины подскочили со своих мест. Они кричали друг на друга. Поднялся такой шум, что ничего не было слышно.
Со своего места встал и рав Иаким. Только когда поднялся на ноги старый рав Берехайя, замолчали мужчины.
— Мы послали наши просьбы Цезарю, — проговорил рав Берехайя. — Цезарь принял решение, и мы скоро узнаем какое. До тех пор подождем.
Он оглядел всех присутствующих, повернулся в одну сторону, потом в другую, пока не обвел взглядом каждого.
— Кто знает родословную священника, что в этот час служит в храме? — спросил он. — Кто знает, есть ли сейчас первосвященник?
Его слова встречены были одобрительными кивками. Мужчины стали рассаживаться по скамейкам.
После этого все стали задавать вопросы посланнику-фарисею, а он отвечал на них.
Я незаметно выскользнул из синагоги на улицу. На теплом воздухе моя дрожь прекратилась. Я прошел через деревню и поднялся на один из холмов.
Небо висело надо мной огромное, и по нему плыли белые корабли-облака.
В траве пестрели полевые цветы, высокие и низкие. Оливковые деревья были увешаны плодами.
Я лег на траву и прикоснулся к цветкам, что росли поблизости. И я посмотрел наверх, сквозь ветви оливкового дерева. Мне так хотелось увидеть небо, составленное из кусочков. Счастье охватило меня. Вдалеке, кажется, в деревне, ворковали голуби, я слышал, как жужжат пчелы в ульях. Я слышал, как растет трава, хотя, конечно, это было невозможно, я понимал. Это все были звуки единения и мягкости — звуки, так непохожие на звуки города.
Мне вспомнилась Александрия. Мысленно я снова оказался у огромного открытого храма в честь Августа Цезаря возле порта, где так много садов и библиотек. Я много раз видел этот храм, когда мы ходили в портовые склады за нужными нам материалами.
Я вспомнил и наши процессии, которыми мы, евреи Александрии, самая большая часть населения города, отмечали перевод Писания на греческий язык. Язычники, наверное, никогда ничего подобного и не видали! И мы пели об этом в наших псалмах.
И я вспомнил море.
Да, я часто вспоминал обо всем этом… но эту землю я любил. И я познал любовь этого места ко мне, любовь густых лесов, поднимающихся вверх по склонам холмов, где росли кипарисы, платаны и лавры. А ведь не так давно я даже не знал их названий. Меня научил им Иосиф.
Из глубины сердца полилась моя молитва:
— Отец Небесный, благодарю тебя за все это.
Разумеется, долго побыть в одиночестве мне не удалось. Меня нашел Клеопа.
— Не надо огорчаться, — сказал он мне.
— Я не огорчаюсь, — ответил я, поднимаясь с земли. — Я совсем не огорчаюсь. Наоборот, я очень счастлив.
