омутах (где Дух?)
Я, возлюбивший вас же и во зле…
Вот – возвещающий Петру петух,
клюющий время зерен на земле…
Написанному верящий, – о плебс!
Науськанный на Голос, что велик.
О близко время! Вижу вживе блеск:
меч первенца меж мертвых и владык.
В моей деснице семь знакомых звезд.
Вот – волосы, как белая волна.
Меч уст моих пусть обоюдоостр, —
не ныне! Не ответствую, война
ловцов душ человеческих с лицом
животных жвачных, но с глазами грез.
Неправда от Матфея – я ловцом
не жил, и не за них я шел на крест.
Я думал: Дух дыханья посетит.
А ты в ответ: лишь остров-океан.
Спасибо, соучастник в скорби, пес,
тебе скажу:
– Не бойся, Иоанн!
Восстань с колен. Сбрось цепь земных царей.
Листов моих из стали насуши,
и если где осталось семь церквей,
лишь ты отважен – ты им напиши:
– Я первый и последний и я – есмь.
И живый, и был мертв и се – я жив.
Еще в венках не зацветает ель,
я не приду для правды язв и жил.
Не мстящий, но молчащий без сетей,
для Зверя оставляющий клыки,
имеющий ключи от всех смертей…
Имеющий да спрячет их, ключи.
«Что рифма! – коннице колоколец…»
Что рифма! – коннице колоколец!..
Я жил в саду обнаженных женщин.
Змий на хвосте их не заморозил:
в руке – по фрукту!
На вертелах – искрометны овны,
бассейны в линзах Венецианца,
кефаль и флейты… Луна светила,
как цвет малины!
Я жил в саду обнаженных женщин,
волк-виночерпий, браслет Фалерна.
Я брал их девство, а пел пеаны…
я брал, как бритвы!
Я брал их, правда, но лиц не трогал.
(Дельфинам-двойням – в талантах тела!)
Что рифма! – ценит окружность Циркуль…
я не любил их.
О сколько лгали глаза цветные!
Клеймил, – глумились. В запястьях – зависть.
Но в тайной Башне (чело – для Часа!)
на ключ забрало!
Мой меч исчислен. Зеркальны формы
у дев. У конниц копыта босы…
Как зарифмован, в глазу Циклопа
горел мой гений!
До свиданья, Книга
До свиданья, Книга. Прощай, почерк.
Взята в найм, нелюдь. С кем с вином путч?
Нечто из плача. А при чем притчи?
Ты припрячь лучше их, толмач притч.
Юница-чтица, рай-дуга-Рубенс,
не читается мой циан-лавр.
Книга есть реальность, а не ребус
вам, Ликург в лампасе, у руля у лир.
До свиданья, Некто. Будь как будь в людях.
На челе меч блещет, юн, как Ной!
Только вот что: не иди в латах,
ты иди с Луной (босиком на ней!).
Ты иди так же тяжко, – так идем все мы,
на виду невидимки, маятник рук.
Только вот что: не иди в воды,
не святи сетей, если даст Рыбак.
Если Брат даст виноград – не́ пить.
Дева даст объятья – обойти.
Это ведь люди. Ты же в людях – нелюдь.
Не обречь тебя им и не обрести.
Нам не свидеться, Книга. В климате молекул
не деваться нам. Воскрешай – то!
А не иметь места, – мой тебе мускул,
два клинка с воском!.. Улетай от!
Мотивы Феогнида
Энеада[1]
1
Упало и небо и время
и рюмки цветов и вода вдоль дороги
и сердце и руки – устали.
И хочется взять и отдать эту шкуру,
остыла висеть на костях,
и голову – снимок – отдать.
О, стой, о, ступи, потерпи еще малость —
и соком нальются хрящи и стопы,
о, нет, не нальются, откуда их, соки?
Ты на перепутье. Я на перепутье?
Но где же дощечка, чтоб влево пойти,
чтоб вправо, чтоб прямо. Ты друг перепутал.
Светился квадратик окна и не светит.
Значит, бездомность при полной луне.
Меч перекован, его кузнецы – в бубенцы!
Друг меня предал – покончил с собой.
В будущей жизни друг друга мы не узнаем,
порознь не глядя друг мимо друга пройдем.
Скажут: у них перламутровы лица.
2
Птичка-тряпичка, клевательница ягод,
что ты играешь на флейте, не мелькая, —
это играю на каменной флейте – я.
Я говорю, невидимка, тебе – невидимке,
ты, улетая, окаменеешь от температур,
и будут слушать подошвы твой хруст
и смеяться.
И светлые троны построим
из лепестков и миражей,
гнезда жизни!
Мать моя, смерть, как провожала в жизнь!
Я не покину тебя.
Ты верь мне, верь мне!
«И буду тайно коротать луны…»
И буду тайно коротать луны,
ища на белом этаже черный.
Не верь, не верь, что есть заря зрима,
где спичкой водит делегат пыльной.
Она взойдет, но будет уж не круг красок,
а выстрел рук и голубой бойни.
Не верь, не верь, что горизонт розов!
А я зову возлюбленную мглу.
Но ничего исправить нет знака
и белых голубей взор, взрывы.
О бедный, бедный мировой отдых,
политый краской типографий,
охоты псовой и у скал – ускользает
серебряная ветвь твоего сердца
и моего, и я, моих нитей
и их собачьи
