на самом деле не сделал, а просто излил свою бессильную ярость в отношении евреев и теперь ухожу. Ощущение собственной никчемности всё больше охватывает меня, и жизнь уже не кажется привлекательной. Эта привлекательность потеряна, исчерпана. Источник пересох.
Таковы мои соображения на самом краю бездны – на рассвете нового дня, 6 февраля, истинно трагической годовщины.
Фашизм у нас просто обязан был победить ещё в 1934 году! Пример Европе должны была показывать вовсе не Германия и не Италия, а Франция! Мы просто ДОЛЖНЫ БЫЛИ стать страной порядка, но демагогия, разболтанность, продажность одолели праведную силу – силу, которой мы, фашисты, безо всякого сомнения являлись тогда.
Безмерно наглые еврейские жулики всех мастей грабили мою несчастную родину, обирали моих единоплеменников, причём особенно активны стали в последние лет 30, а мы привыкли к этому, постепенно пропитались еврейским ядом и не смогли собраться, слиться в единый стальной кулак, призванный раздавить наших врагов. Очевидно, в этом причина нашей грандиозной неудачи. Я, кажется, уже упоминал данную причину, но никак не могу отделаться от этой навязчивой мысли, всё время возвращаюсь к ней.
* * *
Пока за мной не идут… Что ж… Подожду… Главное, чтобы явился мой адвокат, который обещал быть со мной до последней минуты, то есть присутствовать на моей казни. Я надеюсь, что ему будет позволено навестить меня в камере до того, как меня поведут на расстрел, но даже если нет, я передам адвокату мои записки через одного из охранников. Я договорился. Я должен действовать наверняка, а не вверять плод моего многодневного труда воле случая.
Есть ли сейчас что-нибудь кроме судьбы моих записок, о чём я беспокоюсь? Есть ли что-нибудь в этом мире, что мне жалко будет оставить? Нет. Хотя есть у меня одно предчувствие, которое, признаюсь, гложет меня в эти самые мгновения. Правда, это чисто личное.
Алис Саприч, моя очаровательная, несравненная возлюбленная (единственная моя, ведь кроме неё у меня были одни лишь любовники) теперь спутается с евреем, что будет так символично и показательно для нынешних отвратительных дней. Да… После меня – к еврею… Сознавать это ужасно неприятно… Мерзко становится на душе. Но что же можно поделать?!
Представьте, я даже знаю, с кем именно моя возлюбленная сойдётся после того, как я исчезну из этого мира. Да, с этим адвокатишкой Леви, не добитым немцами в лагере! Ну и намучается она с ним, бедняжка… Вернее, мне хотелось бы так думать. Вот если бы я в результате временного помутнения рассудка вдруг сошёлся с еврейкой, то мучился бы несказанно!
А может, Алис уже ушла к нему? Нет, нет, она исключительно порядочная, хоть и актриса… Она непременно дождется моей казни, я абсолютно уверен в этом, хотя нынче ни в чем нельзя быть уверенным. И всё же я уверен в своей единственной возлюбленной – моей прелестной Алис Саприч. Пока моей.
Однако было бы наивно думать, что меж ней и Леви ещё ничего не решено. Они уже явно уговорились. Я знаю через своего адвоката (никакого не еврея!), что Алис наводила справки, есть ли возможность помилования для меня, и ей ответили, что помилование исключается. Так что она уже, видимо, предприняла шаги к устройству своей дальнейшей жизни.
Бедная, бедная моя Алис! А мне вот будет хорошо – я ведь не увижу всего того позора, который ждёт Францию. Казнь явится для меня истинным спасением. И чем быстрее она будет совершена, тем лучше. Пусть уже поскорее приходят за мной. Честно признаюсь: я жду не дождусь…
* * *
Наверное, правду говорят, что надежда умирает последней. Вот и я вопреки всему верою в то, что нежно любимая мною Франция когда-нибудь возродится по-настоящему и что наши враги рано или поздно окажутся повержены.
Мне думается, что победившее у нас еврейство и разные другие негодяи вроде де Голля теперь станут почивать на лаврах, расслабляется, потеряют бдительность, а вот наш проигравший фашизм затаится, притворится окончательно сдавшимся, но сам при этом исподволь начнёт готовиться к тому, чтобы неожиданно нанести смертельный удар.
Мне хочется, чтобы во Франции произошло именно так. Главное, чтобы фашисты помнили о 6 февраля и постоянно извлекали из этого уроки.
Евреи и коммунисты, трепещите, потому что мы ещё вернемся! В Европе ещё установится НАШ порядок! Причём французские фашисты справятся сами! Обойдёмся без немцев, которые ведь происходят от древних франков, некогда завоевавших нас и захвативших у нас верховную власть.
Франкского наследия нам не надо, оно ведь только деформирует, делает более примитивным наш острый, парадоксальный галльский ум. Я выступал и выступаю за чистоту и свободу проявления галльского духа! Тем более что, избавившись от королей, мы тем самым отказались и от франкского начала.
Скажу прямо – новая попытка подчинения Франции германскому племени была предпринята фюрером, но она потерпела крах! Только теперь можно по-настоящему возвращаться к истокам, чтобы наконец воспрянул наш здоровый, жизнеутверждающий, бесконечно светлый и по-настоящему творческий дух.
Авантюра с фюрером у немцев, можно сказать, закончилась, так что теперь очередь за французами, за галлами. Нам предоставляется возможность сказать своё слово в политической истории, доделать то, чего не успел Наполеон. И мы никак не должны осрамиться, потому что по силе изобретательности изначально превосходим этих исполнительных, но при этом чересчур прямолинейных франков. Именно галлы должны управлять Европой!
* * *
Все… Теперь пусть за мной приходят вестники смерти – посланцы генерала де Голля, возомнившего, что он имеет право самолично распоряжаться жизнями других французов. Кажется, он спутал себя с Господом, хе-хе!
Но хватит уже говорить об этом де Голле, очень мне несимпатичном, да ещё в такой рубежный момент.
С этим самовлюбленным, чрезмерно самоуверенным генералом, всё ясно; впрочем, как и со мной.
Я готов. И я спокоен как никогда, и, утверждая это, ничуть не кривлю душой. Я вообще всегда старался быть честным. Может, говорил возмутительные для кого-то, безумные вещи, но зато свои мысли не камуфлировал,
