его! — закричал Шамиль. — Кто приведет его живым, получит от меня богатый подарок.
Несколько молодых мюридов бросились исполнять приказ Шамиля.
Пока одни, оглашая воздух громкими криками, с легкостью джайранов спрыгивая с утеса на утес, бежали вслед за беглецом, другие, вскочив на лошадей, поспешили, обскакав аул, спуститься по тропинке вниз, в долину, с целью отрезать Силантия от батареи, на случай если бы русские пожелали выслать ему на помощь.
На батарее между тем уже успели заметить как Силантия, так и гнавшихся за ним мюридов.
— Братцы, а ведь это, должно, русский, наш, — заволновались солдаты, всматриваясь в приближающиеся фигуры людей. — Вишь как лупит, ровно иноходец. Тикает, братцы, ей-богу, тикает, а те, анафемы, гонятся… вон и конные показались. Эх, братцы, как же так, бегить кто до офицеров, доложитесь, може, на выручку пошлют.
Но офицеры уже и сами успели увидеть происходившую у татар суматоху.
— Господа, — взволнованно заговорил батарейный командир, высокий худощавый брюнет с энергичным лицом, обращаясь к двум своим сослуживцам, — это, наверно, русский спасается из плена… Надо поддержать его. Поручик Петров, прикажите пустить снаряд вон по той кучке конных, что показались там вдали, а вы, Савельев, бегите к прикрытию, распорядитесь, чтобы выслали несколько человек пеших и казаков.
Молодые офицеры, волновавшиеся не меньше своего начальника, поспешно бросились исполнять его приказания. Не прошло несколько минут, как из-за невысокого холмика, пики наперевес, вылетело с десяток донцов. За ними следом во всю прыть бежали апше-ронцы. На батарее седой канонир-наводчик торопливо наводил орудие.
— Пли!!!
Легкий клубок дыма закрыл батарею. Когда его отнесло ветром, солдаты с радостью увидели, как мчавшаяся кучка всадников, словно спугнутая стая воробьев, рассеялась во все стороны. На земле в предсмертных судорогах бились две лошади. Подле одной неподвижно чернела распластанная человеческая фигура, другая, очевидно, тяжелораненый, торопливо отползла в сторону, но вдруг остановилась, метнулась вправо, влево и затем, припав к земле, осталась неподвижно лежать, ярко выделяясь черным пятном на беловатожелтом фоне мелового ската.
Увидев несущихся казаков, передовые мюриды приостановились и начали торопливо сбрасывать из-за плеч свои ружья. Заметив это, казаки только жару поддали своим маштачкам и с криком устремились на татар.
Загремели выстрелы.
Силантий, которому близость подмоги удвоила силы, бежал не останавливаясь. Сзади его трещали выстрелы, но он не обращал на них никакого внимания. Все его помыслы были теперь там, впереди, у серых земляных насыпей, откуда навстречу ему, размахивая ружьями, стремительно обгоняя друг друга, бежали кучки солдат. Всего несколько саженей отделяло его от них. Мюриды, опрокинутые казаками, сами искали спасения в бегстве.
Вдруг острая боль в боку заставила Силантия остановиться; он инстинктивно поднял руку и прижал ею больное место, рука мгновенно покрылась кровью.
«Когда ж меня успели ранить?» — подумал он, машинально делая шаг вперед.
Голова его закружилась, он зашатался и тяжело повалился лицом на траву.
В последнюю минуту ему представилось лицо Шамиля. Имам низко наклонился над ним и злобно усмехнулся.
— Гяур капурчи, дэле мастагата[36], — прошипел он и плюнул ему в глаза.
Когда спешившие на выручку солдаты подбежали к распростертому на земле Силантию, они застали один только бездыханный, холодеющий труп.
— Кто таков? Кто знает? — посыпались вопросы.
— А бог его ведает. По обличию будто русский.
— Солдат, должно быть?
— А может быть, офицер?
— Может быть, и офицер, не разберешь теперь.
— Глядить-ко, спина-то как изувечена. Во какой кусок кожи содран, ах, мучители треанафемские!
— Да, только попадись им в руки, они тя разуважат. Одно слово, азиаты.
— Не довелось бедняге, немного не добежал… Эх, горемычный… а как шагал шибко, думал утечь.
— Судьба, брат, ничего не поделаешь. Одначе, что ж, братцы, тут много растарабарывать. Берись, што ли, снесем на батарею, там похороним.
Солдаты подняли тело Силантия и не торопясь понесли его к батарее.
В русском лагере готовились к штурму Сурхаевой башни. Башня эта торчала как бельмо на глазу, и пока она стояла, нельзя было ничего предпринять против Ахульго. Таким образом, представлялось необходимым во что бы то ни стало взять ее. Сначала русские попробовали разрушить башню артиллерийскими снарядами, но орудия, которыми располагал генерал Граббе, оказывались недостаточно сильными, чтобы разбить эту твердыню, защищенную к тому же местами каменными глыбами… Благодаря последнему обстоятельству огонь русской артиллерии не мог наносить особенного ущерба башне, и защитники ее без труда исправляли ночью сделанные за день незначительные повреждения.
Видя бесполезность канонады, поглощавшей к тому же множество снарядов, доставка которых на вьюках по непроходимым тропинкам была сопряжена с большими трудностями, генерал Граббе решил взять башню открытой силой.
Наступило 29 июня.
Едва только солнце выглянуло из-за угрюмой вершины меловой горы и своими лучами озолотило холмы и долины Койсу, как с русской стороны грянул первый залп орудий. С трех сторон полетели снаряды на Сурхаеву башню, и там, где они падали, взвивались белые дымки и столбы крутящейся пыли. Несколько снарядов, попав на крышу, пробили ее и разрушили часть верхней стены, но эти повреждения не приносили осажденным существенного вреда.
В 9 часов утра куринцы тронулись из лагеря.
Вид у людей был бодрый, веселый. Шутки и остроты так и сыпались вперемешку с задорным смехом.
— Прощайте, братцы, — кричали солдаты, проходя мимо артиллерии и залегших за нею в прикрытие егерей кабардинского полка, — прощайте. Сухарь грызть идем.
— Смотрите, не подавитесь, — шутили остающиеся, — ишь он какой твердый, каменный.
— Небось, не подавимся, не такие лопали, а этот-то и Бог велит.
— Ну, помогай вам Бог.
— Эй, ты, татарская морда, — весело кричал молодой солдат, правофланговый первой роты второго батальона, проходя мимо сутуловатого, мрачного вида артиллериста из казанских татар, хмуро исподлобья глядевшего на проходящие мимо войска, — чего невесело смотришь? Аль Шмеля[37] своего жалко стало? Не плачь, мы не за худым идем, в гости его пригласить хотим, только и всего.
Не отвечая на шутку, татарин только угрюмо вглядывается в лицо солдата и молча провожает его глазами. Какие мысли бродят в его квадратной голове — бог знает…
— Шире шаг, шире шаг! — подбадривают идущие по сторонам и впереди офицеры.
Они тоже возбуждены, особенно кто помоложе. Яркое солнечное утро и близость боя бодрят их. Все мысли и думы, волновавшие многих вчера вечером, после объявления приказа отлетели, как тяжелые сновидения, ни страха, ни заботы о будущем. Вся жизнь сосредоточилась в настоящем, в тех ощущениях, которые наполняют душу.
— Шире шаг, шире шаг! — кричат они, не замечая, что уж давно люди не идут, а почти бегут. — Шире шаг!
Перед взводом второй роты первого батальона широко шагает поручик Костров.
