одного. Ибо не собственник, а только прохожий секрета» (V, 366).
Вечерний альбом
Молитва
Гений поэтических ассоциаций можно угадать уже в стихах «Вечернего альбома»: «Догорев, как свечи у рояля, / Всех светлей проснулся ты в раю»; «Дай нам в душу к тебе заглянуть / В той лиловой, в той облачной комнате!»; «Ах, этот мир и счастье быть на свете / Ещё невзрослый передаст ли стих?»; «Я не судья поэту, / И можно всё простить за плачущий сонет!»; «Мы потому прошепчем: „Милый!“ / Что будет розовым закат!»; «И кивал нам задумчивый Гоголь / С пьедестала, как горестный брат»; «Наши души, не правда ль, еще не привыкли к разлуке? / Всё друг друга зовут трепетанием блещущих крыл! / Кто-то высший развел эти нежно-сплетенные руки, / Но о помнящих душах забыл»; «Утро в жалкий пустырь превращает наш сад из Эдема…»; «В большом и радостном Париже / Все та же тайная тоска»[529].
Стихи «Вечернего альбома» юный автор часто предваряет эпиграфом, обозначающим, что послужило импульсом к стихотворению. Как правило, это разговор, письмо, музыкальный или литературный источник: «… но ведь есть каток» … Письмо 17 января 1910 — эпиграф к стихотворению «Каток растаял»; «…есть встречи случайные»… Из дорогого письма — эпиграф к стихотворению «Встреча»; четверостишие из франкфуртской песенки — эпиграф к стихотворению «На прощанье». Уже «Вечерний альбом» строится Цветаевой как воспоминание о прочитанных книгах, диалог с авторами книг или с их персонажами: «Как мы читали „LICHTENSHTEIN“», «Книги в красном переплете», «Сестры» и др. Это книги о Наполеоне, о герцоге Рейхштадтском, сказки Андерсена, Пушкина и Соловьева, пьесы Э. Ростана, «Княжна Джаваха» Чарской, «Дневник» М. Башкирцевой, «Лихтенштейн» Гауфа, «La rêve» Золя, «Die Lorelei» Гейне, «Приключения Тома Сойера» Твена.
В «Вечерний альбом» юная Цветаева включила 111 стихотворений, помещенных в три раздела и написанных в 1908–1910-е годы: 1) Детство; 2) Любовь; 3) Только тени и посвятила блестящей памяти художницы М. Башкирцевой. Дневниковость первой книги, перекликавшаяся с дневником Башкирцевой, станет отличительной особенностью цветаевского стиля. Само построение сборника, эпиграфы, предваряющие разделы, дают представление о круге чтения юного автора, о романтической направленности сборника. Еще одна важная особенность: Цветаева уже в композиции первой книги пытается дать «путь», взросление своей души и отстоять ее «мир», населенный «тенями» настолько же прочно, как и реальными людьми. Конечно, «Вечерний альбом» — полудетская книжка, но в ней — Цветаева царств, сказок, мечтаний, снов первой любви, первых признаний, молитв, бесед с луной и «тенями». Среди стихотворений, вводящих в мир будущей Цветаевой, назовем «Первое путешествие», «Наши царства», «Маме» (1 раздел); «В чужой лагерь», «Связь через сны», «Зеленое ожерелье», «Оба луча», «Наши души, не правда ль, еще не привыкли к разлуке?..» (2 раздел); «В Париже», «Молитву», «Анжелику», «„Прости“ Нине», «Еще молитву» (3 раздел). Названные стихи представляют внутренний мир молодого поэта, предсказывают взрослую Цветаеву — от «Вёрст» до «После России». «Разве можем мы те хризолиты / Придорожным стеклом заменить?/ Нет, не надо замен! Нет, не надо подделок стеклянных!» (1, 84) — могла бы воскликнуть Цветаева и в 18-ом, и в 20-м, и в 25 году, тоскуя о подлинности собеседника! «Дай понять мне, Христос, что не все только тени, / Дай не тень мне обнять, наконец!» — двустишие «Вечернего альбома» выражает чувства Цветаевой периода «После России» (1922–1925). «Но неизменной, как грусть остается, связь через сны» (I, 81), — признание, сохраняющее свою значимость на протяжении всего творчества. Цветаевой неизменно были свойственны «преданность лучу» («Вокзальный силуэт»), верность мечте и романтико-мистическим переживаниям, ощущение двух измерений бытия. Двоемирие можно заметить и в ее первой книге. Деление «Вечернего альбома» на три раздела связано с тем, что Цветаева попыталась разграничить детские, лунно-теневые и любовные напевы внутреннего мира. Три раздела — три грани, воплощающие взросление, — сохранит она затем в сборнике «Волшебный фонарь». Но «Версты» — 2 будут двухчастными, сборник «Психея» фактически весь построен на циклах (их десять). «Ремесло» поделено на две части хронологически. Сборник «После России» подразделен на две тетради хронологически и тематически, по направленности второй его половины вглубь себя, без надежды на диалог читателем. Надо отметить, что, начиная с первой книги, Цветаева всегда видела композицию сборника, переводила лирический опыт сердца и ума в «сюжетный» мир книги[530].
Обратимся к стихотворению «Молитва», написанному в Тарусе в день семнадцатилетия, 26 сентября 1909 года. Цветаева требовательно, пламенно, дерзко, обращаясь к Христу, мечтала обо всех дорогах сразу:
Христос и Бог! Я жажду чуда
Теперь, сейчас, в начале дня!
О, дай мне умереть, покуда
Вся жизнь как книга для меня.
Ты мудрый, Ты не скажешь строго:
— «Терпи, еще не кончен срок».
Ты сам мне подал — слишком много!
Я жажду сразу — всех дорог!
Всего хочу: с душой цыгана
Идти под песни на разбой,
За всех страдать под звук органа
И амазонкой мчатся в бой;
Гадать по звездам в черной башне,
Вести детей вперед, сквозь тень…
Чтоб был легендой — день вчерашний,
Чтоб был безумьем — каждый день!
Люблю и крест, и шелк, и каски,
Моя душа мгновений след…
Ты дал мне детство — лучше сказки
И дай мне смерть — в семнадцать лет!
Искусство оказывалось единственным началом, противостоящим смерти. Хотела ли Марина умереть или просьба о смерти была лишь формой признания в любви к жизни до смерти, в крайней степени? Известно, что Цветаева попробовала застрелиться, но Бог сохранил ей жизнь. Цыганская (пушкинская) тема этого текста, мотив страдания «под звук органа» в готическом соборе, где Марина ощущала душу, летящую в небо, жажда быть амазонкой, гадалкой, матерью, безумная жажда жить выражена в стихотворении, и одновременно в нем нарисован лирический портрет Цветаевой, который отражает ее творческую манеру, безудержную страстность натуры, раскрытую позже в поэмах Горы и Конца, духовность и отрешенность «Поэмы Воздуха». Финальные два стиха, являют характерный для Цветаевой прием сведения в единый контекст антонимичных, контрастных образов (детство лучше сказки — смерть в семнадцать лет). Интонационный размах, сильный голос, магически действующий на читателя, восклицания, интонационные тире, параллелизмы, усиливающие напевность речи, ее «о, дай мне», ее «люблю», ее эмоциональные повторы, ее диалог с Богом на «ты», уточняющее, безотлагательное «теперь, сейчас, в начале дня»! Ответит ли Бог? Я хочу слишком
