его представлениям, был не просто пригоден для жизни людей, но и достижим в ходе относительно короткого перелета. Надеясь избежать воинской повинности, он написал президенту письмо, в котором подчеркнул важность своих изысканий и даже намекнул на то, что Красная планета может стать новым домом для Конфедерации.
Джефферсон Дэвис был возмущен мыслью о том, чтобы уступить Союзу хоть какие-то территории – не говоря уже обо всей Земле, – и неблагожелательно отнесся к аргументам профессора. Пибоди сняли с должности, и – хотя об этом учебники тоже молчат – он был вынужден поспешно бежать под покровом ночи, чтобы поутру его не повесили как предателя. Пибоди решил, что его шансы пересечь Виргинию невелики, и подался на запад, где, как он считал, более нейтральное население доставит ему меньше неприятностей. В конце концов это привело его в техасский город Галвестон, откуда он впоследствии и улетел на «Фонарщике». Он приземлился на Марсе, отправил домой единственное сообщение, и после этого о нем больше никто ничего не слышал.
По крайней мере, так я думала.
– Не тебе их раздавать, и не ей их забирать, – заявил Пибоди. – Они мои.
– Черта с два, – сказала я. – Вы их все украли. И можете оставить себе, мне наплевать. Я пришла только за своей матерью.
Сайлас положил руку мне на плечо. Я стряхнула ее.
– Мистер Пибоди, – сказал он. – Мы все равно не сможем их все с собой забрать. Вы это знаете.
В астронавте произошла какая-то перемена. Я не видела ее, но ощущала; она была сродни внезапному падению температуры или электризации воздуха перед песчаной бурей. Она была подобна излучению темной звезды – ужасная, злая энергия, жестокий разум. Мотыльки в шлеме возбужденно запорхали, распластывая по стеклу хрупкие крылья, лихорадочно влетая и вылетая изо рта и глазниц черепа, из трещины в нем.
Остальные тоже это почувствовали. Даже Сайлас побледнел.
– Идемте, – сказал он и быстро направился к «Фонарщику», даже не оглянувшись, чтобы увидеть, следуем ли мы за ним.
Мы следовали за ним.
– Что происходит? – спросила я.
– В нем поселился Марс – то, что вы называете Странностью. «Фонарщик» разбился, врезавшись в одну из ее жил. Она пропитала собой весь корабль, все его цепи. То, что происходит с цилиндрами, которые делают на Земле, случилось и здесь. Он ожил. «Фонарщик» – живой. А поскольку скафандр к нему подключен, он пользуется им, чтобы передвигаться и общаться с нами. Как говорит Салли, иногда он считает себя Пибоди, а иногда понимает, что это не так. И в таких случаях нужно быть осторожнее.
– В каком смысле «он ожил»? – спросила я. – Цилиндры ведь не живые!
– Живые. Это я и пытаюсь тебе втолковать. Они живые. Как, по-твоему, они наделяют Автоматы такими убедительными характерами? В основе всего этого лежит жизнь. Все они – маленькие осколки одной и той же сущности. Просто в цилиндрах Странности слишком мало, чтобы она была на что-то способна. В этом саду мистер Пибоди подкармливает их. Как растения. Подвергает их дополнительному воздействию Странности, позволяет им расти. – Сайлас говорил с пылом, который мне не нравился. – Он – существо нового рода, и он помогает возникнуть новому виду. Настоящим марсианам.
Эта идея заставила меня пошатнуться. Вот почему Ватсон начинал видеть сны. Он оказался в кратере, и насыщенный Странностью песок начал проникать в его тело. Вскармливать то, что в нем уже было. В кого он превращался?
– И что нам в таком случае делать? – спросил Джо. – Здесь у нас огромный сумасшедший Автомат, а снаружи – обезумевшие боевые Автоматы. – Я слышала в его голосе едва сдерживаемую панику.
Сайлас лучезарно улыбнулся ему. Вопреки всему, эта улыбка меня успокоила. От него исходила уверенность.
– Он не сумасшедший. Помните, как я говорил вам, что Марс видит нас через призму сосуда, в котором оказывается? В этом случае он воспринимает нас через Пибоди и его корабль. Он исследователь. Он лидер. Он хочет вернуться на Землю. Он хочет узнать, что там есть. – Махнув рукой в сторону сада призраков, Сайлас добавил: – И он хочет захватить с собой столько Марса, сколько сумеет.
«Возвращение на Землю покончит с Тишиной», – подумала я. Это откровение ошеломило меня.
– Единственное, в чем он теперь нуждается, – топливо с «Эвридики», Джо. Он отвезет тебя обратно, чтобы заполучить его.
– И Салли с Анабель тоже, – сказал Джо.
– Разумеется. И меня, чтобы все было сделано как надо. А до тех пор давайте не будем его гневить, хорошо? – Сайлас взглянул на меня. – Ты сможешь забрать то, за чем пришла. Его планы это никак не изменит, и все остальное тоже. Впрочем, и тебе это, скорее всего, никак не поможет. Этот цилиндр уже не тот, каким был прежде.
Я знала это, но не хотела слышать. От одной мысли о том, что могло сделать с мамой воздействие Странности, мне становилось дурно. И все же мне было трудно злиться на Сайласа. Я проникалась к нему симпатией вопреки ярости, которую лелеяла с самого ограбления. Он, в конце концов, собирался отдать мне то, чего я хотела. И был единственным на Марсе человеком, делавшим хоть что-то для возвращения домой.
– Я понимаю, почему ты помогаешь ему с починкой корабля, – сказала я. – Но этот сад? Почему ты помогаешь с ним?
Сайлас улыбнулся, его взгляд затуманился.
– Потому что он прекрасен. А мы – нет.
Корпус «Фонарщика» был выкрашен кремово-белой краской, а узоры на заклепках подтверждали, что этот корабль построен в девятнадцатом веке. Трепещущий брезент – когда-то часть яркой палатки – был превращен в навес над входным люком. Мне представился Пибоди, который сидит под ним в кресле, наблюдая, как порабощенные им живые трудятся в его диковинном саду.
Внутри, вправо и влево от люка, тянулся коридор. Одна его сторона упиралась в груду искореженных металлических балок и пластин; другая, хоть и деформированная, поворачивала в темные глубины корабля.
Коридор резко уходил вниз. За те долгие годы, что корабль простоял в этом месте, внутрь просочился или налетел с ветром песок. В нем была протоптана узкая тропа, но я не раз поскользнулась, спускаясь следом за Сайласом. Вскоре нас окружила абсолютная темнота. Сайлас зажег фонарик и отыскал на стене выключатель. Ряд желтых потолочных ламп, заморгав, пробудился к жизни. Одна вспыхнула и перегорела. Остальные гудели и плевались искрами, но продолжали работать.
Коридор огибал центральную часть корабля, в которой, как я подозревала, располагались двигатели. В маленьких кладовых, встречавшихся нам по пути, хранились кислородные установки и консервные банки, по большей части взорвавшиеся. Коридор выровнялся и закончился проходом
