было, а оставшийся позади тусклый свет очень скоро скрылся за поворотом. Путь нам указывал луч фонарика Сайласа; он поворачивал его то влево, то вправо, чтобы мы видели, где находятся стены, где сужается проход или снижается потолок. Температура стремительно падала. Мне пришло в голову, что этих стен никогда не касалось солнце, ни разу за все долгие марсианские годы. Быть может, до того, как здесь поселились Мотыльки, их вообще ничто не касалось.
Я оглянулась, потому что мне померещилось, будто нас кто-то преследует. Но сзади была только тьма. Мне представилось в ней что-то огромное, с безжалостной металлической пластиной вместо лица и холодным алгоритмом вместо сердца. Я думала о бедном Ватсоне, который нес вахту у трещины на лютом морозе, пока вокруг, точно стервятники, кружили боевые Автоматы. Я молилась, чтобы Сайлас оказался прав и они его не тронули.
Мы спускались довольно долго, но наконец увидели отсвет на далекой стене. Мы вышли в огромный зал, открытый небесам; над нами виднелись серебристые брызги звезд. Фонарик не способен был осветить все, однако пол пещеры, простиравшийся на многие сотни футов, укутывал светящийся зеленый туман. Из него вырастали ряды прозрачных кристаллических структур разной высоты, мерцавших, как кинопроекция, исходивших паром, как органы, извлеченные из забитой свиньи. Они были одновременно органическими и минеральными, одновременно осязаемыми и призрачными. Между ними, точно фермер, ухаживающий за безумным урожаем, лавировала сгорбленная фигура астронавта, который махал нам с обрыва. Его скафандр заржавел, прогнил и кое-где прорвался. Из-под помятой металлической пластины на груди периодически сыпались искры, а на одной руке, там, где ткань полностью расплавилась, светилась сеть обогревательных спиралей.
Сбоку от этого сада стоял космический корабль. Он был намного меньше «Эвридики» – большая сфера с иллюминатором спереди и короткой рампой, спускавшейся от нижней части к земле. Корабль был стар, помят и исцарапан; он выглядел так, словно был выкопан из-под земли, а не спустился из чистых коридоров космоса. Я знала его по урокам в классе мисс Хэддершем: «Фонарщик», судно, на котором почти семьдесят лет назад прилетел сюда Чонси Пибоди, первый человек на Марсе.
Астронавт выпрямился и, судя по всему, наблюдал за нашим приближением. Свет был слишком тускл, чтобы различить его черты за щитком, но я заметила там движение: нечто вроде трепетания темных крыльев, как будто это был не человек, а дух, целиком состоявший из перьев. Внутри, с одной стороны щитка, росли грибы. У меня по коже пробежал холодок.
Сайлас вел нас между странными структурами. От некоторых исходили рыдание, смех, намеки на далекие голоса. И звуки другого рода: протяжный, почти неслышный скрежет; шум такой частоты, что он вибрировал у меня в черепе, подобный дрожи континентов, размышлениям земли и камня.
В основании каждой из этих странных, призрачных структур был цилиндр, привязанный к вбитому в землю металлическому стержню. Я опустилась на колени и пригляделась. Все цилиндры были расколоты с одной стороны; резервуары, в которых хранились гранулы Странности, обнажились, стали уязвимыми для влияния стелившегося по земле тумана. Сломанные и открытые, эти цилиндры служили своего рода семенами для выраставших из них фантомов.
Сад призраков, выращенный из резервуаров со Странностью, скрытых внутри цилиндров.
Мама была здесь.
Салли коснулась моего плеча.
– Вставай, Анабель.
Я не могла. Мышцы мне не подчинялись. У меня кружилась голова, меня тошнило.
– Мама? – Сначала это был шепот, потом крик: – Мама?
Она должна была быть среди этих призраков.
– Уймите ребенка, – велел незнакомый голос: пожилой, с благородным акцентом, подобные которому редко можно было услышать в Нью-Галвестоне.
Салли встала на колени рядом со мной.
– Прекрати вопить. Мы еще ничего не знаем. Давай сначала во всем разберемся, а потом уже будем тут шороху наводить.
Слишком ошеломленная, чтобы спорить, я позволила ей себя поднять.
– Благодарю вас, миссис Милквуд. Я перед вами в долгу. – Голос принадлежал астронавту, наклонившемуся, чтобы продолжить свою работу. Он снимал цилиндры со стержней и осторожно вставлял их в круглые разъемы на металлическом подносе, так что они напоминали ряды пробирок.
Теперь я видела, что не так с его головой. За щитком скафандра был череп, уткнувшийся лбом в растрескавшееся стекло, абсолютно неподвижный. Несколько взрослых черных мотыльков ползали по нему, бились крыльями о щиток. Потом я заметила, что еще пара таких же время от времени выползает из прорехи в скафандре, а еще несколько цепляются за него снаружи. Он был полон ими.
Я словно смотрела на детский хеллоуинский рисунок. Когда астронавт говорил, череп не двигал челюстью. Голос, доносившийся из внешнего динамика, казался не вполне человеческим, словно за ним никогда не было ни тепла, ни дыхания.
Джо неуверенно улыбался, но в глазах его проглядывал страх. Судя по его виду, ему хотелось сбежать.
– Что, черт возьми, это такое?
– Следи за языком, – резко приказал ему Сайлас. – Мистер Пибоди не терпит ругательств.
– Особенно в присутствии дамы, – добавила тварь. Потом посмотрела на меня и исправилась: – Двух дам. Как поживаете, мисс? Меня зовут Чонси Пибоди. Прошу простить меня за то, что не подаю вам руки. Время не предоставляет мне роскоши формальностей, как, я уверен, вы и сами понимаете.
– Ничего страшного, – еле слышно выдавила я. – Меня зовут Анабель Крисп.
– А вас, сэр?
– …Джо Райли.
Тварь повернулась к Сайласу.
– Пилот. Мне не нужен пилот. Зачем ты привел сюда этих людей?
– Я их не приводил. Они сами пришли. Девочка хочет забрать домой один из этих цилиндров. Я подумал, что раз уж она проделала такой путь, то почему бы и нет.
Тварь снова посмотрела на меня. Когда она повернулась, череп покачнулся, издав пыльный стук. Я заметила, что к скафандру прикреплен фал, спадающий на землю и уходящий в туман, к «Фонарщику». Он служил пуповиной, которая снабжала скафандр кислородом и связывала его с корабельной системой. Скафандр был примитивным Автоматом с трупом, запертым внутри.
Трупом Чонси Пибоди, первого человека на Марсе. Это говорящее чудовище когда-то было человеком со сложным прошлым; наши учебники его прославляли, но мама отзывалась о нем неприязненно.
Чонси Пибоди – живой – был профессором астрономии в Университете Северной Каролины, где с честью проработал десять лет, пока Джефферсон Дэвис не призвал его в ряды армии Конфедеративных Штатов Америки в начале Гражданской войны. Пибоди отказался. Учебники истории говорят, что он объяснил это своей верой в равенство всех людей перед Богом и, как следствие, своим неприятием института рабства. Если верить маме, это неправда. В реальности ему не было дела до положения рабов в Америке. Его заботили только собственные исследования Марса, который, по
