я обогнула ее и постучала в дверь. Мне открыла Си.
Вечером мы лежали в маленькой комнатке на втором этаже. Мия, Си, я в обнимку с Ньюке-Чоль. Марга так и сидела на крыльце. Эрли принесла ей подушку и два теплых одеяла.
– Она не хочет заходить в дом, – сказала Мия грустно. – Она боится, что ее снова запрут в четырех стенах. – Мия шмыгнула носом. – Она была такая веселая и красивая!
Си погладила Мию по плечу.
– Ничего, она вернется.
Больше мы не говорили о Марге. Говорили обо мне, Ньюке-Чоль и острове. Я наконец смогла рассказать им свою историю, и была благодарна, что они слушали внимательно и не перебивали.
– Но как ты хочешь сдвинуть остров с места? – спросила Мия, когда я закончила рассказ. – С помощью туатлина?
– С помощью его слезы, – тихо сказала Си.
Я посмотрела на нее удивленно.
– Слеза – это просто камешек. Нет, нас сдвинет туатлин.
– Туатлин очень силен, это правда, но без этого «просто камешка» даже у него ничего не выйдет. Ты не представляешь, какой силой владеешь, Кьяра.
Я нахмурилась. Мне нравилась Си, но не нравилось, как она смотрит на мамину сережку. Будто она пришла сюда вовсе не к Мии, а за ней. И я перевела разговор:
– А где Кир?
– Наверное, вернулся в Школу. Это самый простой путь.
Под наши разговоры Ньюке-Чоль заснула. Мамина сережка холодила мне кожу. Завтра мы с Ньюке-Чоль собирались уйти из этого дома, и я не знала, увижу ли я всех снова.
Остров ждал. Толстая и длинная веревка была наготове. Мы собрались на берегу, все-все жители острова.
И я позвала туатлина.
Я боялась, что он не придет, правда, очень боялась. Я понимала, что ему будет тяжело или даже больно, что ему вообще может не понравиться моя затея, он рассердится и уплывет навсегда. Но я все равно не могла уже остановиться и сейчас с замиранием сердца ждала, когда его макушка покажется над водой. Остальные стояли позади меня. Мы ждали.
– Плохая идея, – сказал кто-то тихо.
На него шикнули. Может, и плохая. Но другой у меня не было.
Туатлин пришел. Он всплыл высоко, как мог, и я поняла, что он согласен. Тогда я взяла конец веревки и нырнула. Море в этот день было прозрачным, и я видела огромное тело туатлина, его изгибы, плавники, сужающееся к хвосту туловище. Я обмотала его веревкой поперек живота и вынырнула глотнуть воздуха. Легкие горели. Все эти дни я тренировалась, чтобы пробыть под водой как можно дольше, но туатлин оказался крупнее, чем я думала, и воздуха мне едва хватило. Отдышавшись и отдохнув, я нырнула снова. Надо было обвязать его веревкой хотя бы дважды.
А потом мы все поднялись в деревню. Мы сели в круг и взялись за руки.
– Наверное, надо помолиться, – неуверенно проговорила Бина, и остальные женщины закивали.
– Только не Семипряху, – сказала я. Но других молитв у нас не было, и тогда я предложила: – Мы можем просто петь. Какие-нибудь песни.
И Бина запела, остальные подхватили, а я слушала их, но мысленно была с туатлином.
Он тронулся с места.
И потянул остров за собой.
Мамина сережка с каждой секундой становилась все горячее.
Я сняла ее с шеи, зажала в кулаке.
Си была права.
Сережка горела. Я подумала, что ожог на ладони заживет теперь не скоро.
Остров медленно и плавно сдвинулся с места.
Мы плыли по Круговому проливу. Наш остров шел, влекомый течением и силой туатлина. Мамина сережка еще светилась голубым, но уже не была такой обжигающе горячей. Мальчики и девочки бегали по всему острову и вопили. Для них это было настоящее приключение, чудо. Взрослые растерянно переглядывались.
– И что теперь? – спросил Баче. – Куда мы плывем?
– Не важно, куда-нибудь. Мы можем вообще нигде не останавливаться. Все, что нужно, мы вырастим и сделаем здесь.
Баче покачал головой.
– Да, да, – согласилась я, – все, конечно, не получится. Но мы можем останавливаться рядом с другими землями и продавать что-нибудь.
Я рассказала, как ходила на базар в Хотталаре, и это всех успокоило на какое-то время. Остров плыл очень медленно, почти незаметно, и скоро мы привыкли к его движению, стали снова заниматься своими делами: строили еще один дом, ловили рыбу, пропалывали грядки с овощами.
А потом появилась она. Пряха.
Рано утром, из ниоткуда, она просто пришла в деревню, и все как один склонили колени. Кроме меня. Но именно я была ей нужна, остальных она просто не замечала.
– Ты! – закричала Пряха и ткнула в меня своим корявым пальцем.
Айша, не поднимая головы, увела детей, остальные взрослые тоже отошли на почтительное расстояние. Спасибо, что не убежали совсем, бросив меня с ней один на один. Я не боялась Пряху, но они-то этого не знали.
– Ты должна была спасти Суэк, а не сбегать из него вместе с островом в придачу!
– Я тебе ничего не должна! И плевать я хотела на ваш Суэк! Я его ненавижу! Он забрал у меня все! Все до капли! Мне дела нет до того, как он будет жить!
– Он дал тебе…
– Что? – голос мой сорвался. Что мог дать мне этот проклятый Суэк, кроме горя, слез и горечи?
– Он дал тебе силу.
Пряха подошла ко мне совсем близко. Я увидела, что по светло-голубой, почти белой радужке ее глаз плавали желтые пятна. Ее кожу испещрили такие глубокие морщины, будто это был не человек, а дерево. Сквозь возраст и дурное настроение проступала женщина, которая когда-то была очень красивой и очень могущественной. От нее не пахло старым человеком. Пахло землей. Травой. Ветром.
– Ты думаешь, я просто так позволила оставить тебе слезу туатлина?
– Слезу туатлина?
Неужели она знает о нем?
– Туатлин… самое древнее, самое могучее и самое мудрое существо во всех мирах, он ровесник океану и живет в его глубинах…
– Я знаю, кто такой туатлин.
– …и раз в тысячу лет, – продолжала Пряха, – из его глаз скатываются две слезы – это туатлин оплакивает свою семью, истребленную человечеством. Слезы его застывают в холодной океанской воде, становятся камешками. Одну из них ты носишь на шее, девочка.
Я дотронулась до маминой сережки. Она была прохладной. Ничего нового старуха мне не открыла.
– Сила его слезы так велика, что может двигать континенты, начинать и заканчивать войны, поворачивать вспять реки. Ты ведь именно так сдвинула с места целый остров!
Я молчала.
– Верни остров на место.
Так она сказала, и не кричала на этот раз, голос ее был почти усталым.
– Нет.
– Ты погубишь Суэк.
– Мне все равно.
– Ты погубишь себя! Я
