если их все пустили из одного места, то таких мест может быть только одно.
— Это почему же? — встрял тезка Он. — Если бы пустили из одного места, то и оказались бы они в одном месте.
— Верно мыслите, молодой человек, но не учитываете специфики. Железная дорога — не прямая, а очень извилистая. И если с одного пункта пустить поезда по разным путям, да ещё стрелки перевести, поезда могут очутиться в местах, весьма отдаленных. Пример — из Москвы можно и в Берлин поезд отправить, и в Пекин.
— Было можно, — огрызнулся Орехин.
— Отправляем, отправляем и сейчас, вьюноша. И не хмурьтесь, отправляем по специальным кремлевским ордерам.
— На пользу мировой революции, понимаю, — тоном своим Орехин признавал — погорячился.
— Возвращаясь с дальних стран, скажу, что эшелоны пущены со складов Хутченко, — указка обозначила место на карте.
— Значит, Хутченко…
— Склады Хутченко. Самого владельца ещё в декабре семнадцатого за саботаж расстреляли: отказался выдавать зерно. Правда, зерна к тому времени у него никакого не было, но это не повод не выполнять приказы ревкома. Я посылал туда человека — осторожного и мудрого. Тот к самим складам не ходил, а поспрашивал по соседству. Плохое, говорят, место. Малолетки там собираются, а чем живут — неизвестно. Иные и местные подаются к ним, но никто больше их не видел. Пошли да пропали. Нет, в округе шалят не больше обычного, скорее, меньше — банда Кароева исчезла напрочь, тож и с другими черными революционерами. Дома никто не трогает. Но вечером на улицу в одиночку ходить не моги, а понадобится — по трое-четверо. Какие-то эшелоны люди накануне видели, но интересоваться — не интересовались. Вот только с соседнего района Фомка-Череп со своими сорвиголовами аккурат этим утром решили посмотреть, нельзя ли чем поживиться. Слышна была стрельба — минуты две, не больше. И все. Назад Череп не вернулся. Ни он, никто из его чертовой дюжины.
— Наверное, на складе и сидит. Добыча хорошая, зачем уходить, — сказал Орехин.
— Не исключаю. Не совсем понятно тогда, зачем Черепу было отгонять от складов эшелоны.
— А зачем другим?
— Чтобы освободить подъезд. Завтра ожидается прибытие нового хлебного эшелона.
— Ну, спасибо вам, Максимилиан Леонардович.
— Не стоит благодарности. Серьезно, не стоит. Позвольте совет дать?
— Позволю.
— Вы туда сейчас не идите — ни с помощником, ни со всем МУСом. А затребуйте войсковой отряд, лучше бы роту. Если там десять тысяч пудов — как раз роте и поработать.
— А если нет десяти тысяч?
— Тогда и подавно.
— Позвольте от вас протелефонить.
— Будьте любезны.
Арехин снял трубку аппарата, но опять услышал только тишину. Крутил ручку, опять крутил и опять, но понимал — бесполезно.
— Не работает ваш аппарат, Максимилиан Леонардович.
— В здании есть другой.
Они прошли в кабинет рядом. Пес шел у ноги карлы, как приклеенный.
Второй аппарат молчал, как и первый.
Карла побледнел.
— Если у нас повреждена связь… — он не окончил фразу, задумался.
— Если это вас утешит, могу сказать, что и в МУСе то же самое.
— В некотором смысле это утешает. Значит, они не только здесь, а везде.
— Это радует?
— В известном смысле. Прутик сломать проще, нежели целый веник.
— Тем больше причин мне спешить, — попрощался Арехин. — Вы домой? Могу подвезти.
— Подвезите. Хоть и пять минут, а все ж…
Они довезли карлу до дома. Действительно, рядом. Арехин проводил Кляйнмихеля (не иначе, тоже барон) вместе с его собакой до двери, завел в квартиру, проверил, все ли в порядке в квартире (было видно, как пламя свечи освещает то одну, то другую комнату) и лишь затем вернулся в возок.
— Все в порядке? — спросил Орехин.
— Да. Ещё и брат его, спит только.
— «Зазеркалье»?
— Бери выше — шустовский коньяк.
Никаких коньяков, ни шустовских, ни прочих, Орехин не пил, но слышал, что это питье знатное, для немалых господ. Стало быть, рисовать вождей и вправду дело выгодное.
— На телеграф, — скомандовал Арехин кучеру.
Телеграф был тоже местом известным, и, не смотря на ночь, доехали быстро. У ворот их остановил часовой — трезвый, с примкнутым штыком, и по всему видно было — начеку парень.
Мандат Арехинский он рассмотрел внимательно, потом показал рукой — проходите.
А за углом ждало уже трое, но мандатов проверять не стали. Пропустили и все. Ага. Засада. Одного часового, поди, не забоятся, тот пропустит, скажет условное слово, а за углом их в маузеры — хоть пять человек, хоть десять завалят.
Но — обошлось.
Причина волнений была проста: странные неполадки.
— Что, совершенно не работают линии? — спросил Арехин какого-то спеца.
— Работают, но не все. Одна за другой отключаются. Мы послали дежурную бригаду на один важный объект — настолько важный, что оставлять его без связи никак нельзя. Не вернулись. Теперь ждем утра.
— Попробуйте соединить меня с Сигизмундом Викентьевичем.
Спец Сигизмунда Викентьевича, верно, знал, потому что переспрашивать не стал, а сам прошел в специальный зал с длинными рядами шкафов, но каких шкафов! Мечта электротехника. Сплошь соединения, клеммы, реле.
— Здесь у нас, помимо телеграфа, ещё и одна из крупнейших в столице телефонных станций, — объяснял Орехину на ходу спец. Он немного поколдовал у волшебного шкафа и дал трубку Арехину.
— Сигизмунд Викентьевич? Да, Арехин. Докладываю: зерно найдено. Все три эшелона. Но нужны чрезвычайные меры. Неполадки со связью? Не исключено, что это взаимосвязано. Нет, армии поднимать не нужно. Дайте мне полноценный взвод латышских стрелков. Китайских. Нет, других не нужно, только китайских. Да, понимаю, что несу полную ответственность. Да, на грузовике, лучше на двух. Нет, пулеметов не нужно. Жду.
9
Ждать пришлось сорок три минуты. Вот что значит — хлеб. На мятеж ждать пришлось бы дольше. Хотя… Мятеж порой вкуснее хлеба, особенно если кровавой подливки вдоволь.
Два грузовика встали перед телеграфом. Командир, Линь Сао, выбежал навстречу Арехину.
— Гражданин Арехин, рад снова видеть вас! — говорил китаец безо всякого акцента, чище иных русаков. Да что иных, большинства. Окончил Московский университет, потом начал учиться в Сорбонне, хотел стать большим историком, но в семнадцатом году вернулся в Россию. Зачем изучать то, что можно творить, сказал он Арехину при прошлой встрече.
— Во всяком случае и
