говорить?
— Пойми, это ничего не меняет. Мне льстит твоё внимание, но я не могу ответить взаимностью, поскольку увлечён другой женщиной.
— Марк, если бы ты только попытался меня узнать, — вздохнула гетера, прижавшись щекой к моей щеке и обнимая за шею.
Вампиресса права: я избалован вниманием привлекательных женщин — издержки профессии.
— Заглянуть под маску, которую я вынуждена носить для всех остальных. Разглядеть настоящую меня… Признайся, тебя ведь увлёк наш танец? Мы понимаем друг друга с полувзгляда.
— Ты чудесно двигаешься, Камилла, — согласился, подхватив её за талию и поддерживая в подобии перекидного прыжка — элементе эффектном, но опасном в длинной юбке.
Зрители разразились аплодисментами.
— Однако это лишь танец. На который я тебя не приглашал.
Пришлось добавить в голос жёсткости, чтобы вернуть её в реальность. В который раз. Лемейн надула губы и ничего не ответила. Сомневаюсь, что в знак согласия, но я не стал развивать тему.
Тем более что затянувшееся танго подходило к концу, музыка стихала, волна зрителей отхлынула, освобождая пространство для финального акта и последующего поклона.
Отдав инициативу в руки Камиллы, я поймал её под поясницу за миг до того, как она разбила бы затылок о паркет. Мелодия оборвалась. Восстанавливая дыхание после быстрого танца, мы глядели глаза в глаза, растягивая последние мгновения близости.
И всё могло бы закончиться хорошо.
Это была бы красивая точка в наших несложившихся отношениях, но куртизанка пошла дальше. Улыбнулась шальной улыбкой и, сдвинув мою маску в сторону, впилась в губы. Впилась с пронзительной животной страстью, не закрывая глаз, горевших лихорадочным огнём.
Я опешил, пришибленный сильнейшим ощущением дежавю. Отстранился и выпрямился, возвращая маску на место, и, не до конца выйдя из образа, бросил партнёршу под ноги.
Некоторые люди не меняются. Одни используют те же подлые трюки, усыпляя бдительность сладкими речами, другие на это ведутся, хотя пора бы давным-давно утратить веру в человечество.
Избавившись от настойчивой брюнетки, огляделся в поисках Николь, но вампирессы и след простыл. К счастью, в углу паркета вырисовывался Хант, чья издевательская ухмылка радости мне не прибавила.
Мечтая оказаться как можно дальше и от упорной искусительницы, и от самовлюблённого упыря, и от алчущей зрелища толпы, зашагал прочь, надеясь, что наяда не застала страстное завершение нашего танца.
Правда, сдавалось мне, что закон подлости никто не отменял.
Ник нашлась у пруда, в сумраке ночи больше похожего на гладкое вулканическое стекло. Казалось, по нему можно рассекать на коньках, но я знал, что иллюзия обманчива. Во второй половине холодного сезона может быть, но не в начале ноября.
Подруга стояла ко мне спиной на небольшом причале, вдававшемся в водную гладь, и опиралась на кованое ограждение, изображавшее ветви и листья.
Я приблизился к вампирессе, и она чуть повернула голову в сторону, поскольку уже знала, что не одна. Прогнула спину, позволяя прорисоваться изгибам фигуры, будто недостаточно дразнила воображение.
Не сумев отказать себе в соблазне, прошёлся кончиками пальцев по скользящему атласу на пояснице, повторяя изящные очертания. Николь взглянула на меня из-за плеча, такая красивая и далёкая, что кровь закипала в жилах.
— Это ты, — в тихом голосе проскользнули нотки безразличия, словно на моём месте мог оказаться кто угодно.
Лёгкое пренебрежение царапнуло слух, и я изогнул бровь в немом вопросе.
— Прости, я задумалась.
— Ты исчезла с паркета, словно ветром гонимая. Больше ничего не боишься? — бессмертная покачала головой.
Мордочка кошки больше не скрывала лица, и девушка крутила её в руках. Я последовал примеру собеседницы — наедине нам маски ни к чему.
— О чём вы говорили с Хантом?
— Я попыталась выяснить, зачем он отнял мои воспоминания, — она устремила взгляд на противоположный берег озера, где тускнели фонари, а ветер-коллекционер срывал с деревьев последние золотые монетки листвы.
— Но узнала только, что ему нет никакого дела до них, — невесело улыбнулась Ник. — Однако он что-то скрывает, и это тревожит меня. Охотник играет с нами. Почему он так уверен в себе?
— Ты по-прежнему ничего не помнишь? — я облокотился о заграждение спиной к воде, чтобы видеть лицо бессмертной.
Лампы бросали на него тёплые отсветы, смягчая неестественную бледность, ставшую для меня почти привычной.
— Ни намёка, ни единого наития? — погладил подругу по плечу. — Что до преследователя, он с самого начала был на редкость самонадеян.
— Не он один, — усмехнулась вампиресса.
Ладно, туше. Что есть, то есть.
— Нет, — выдохнула печаль, словно сизый дым, и опустила ресницы, — мне даже сны не снятся, и не знаю, снились ли когда-нибудь. В голове сплошное чёрное пятно, словно я вырвана из мира, любого из миров.
Помолчав, Николь обратила на меня взгляд:
— Знаешь, когда Лео отнял твои воспоминания, я ощутила нечто, чего не могу объяснить. Страх и удушающую тревожность, но далёкие, отстранённые, как будто из прошлого. Я переживала не за тебя — хотя за тебя, конечно, тоже — а за себя. Возможно, ту себя, какой была прежде…
Николь растянула губы в неискренней улыбке, словно силилась посмеяться над собой и не могла. Я тоже не находил в её откровении ничего смешного. Помнил, как паршиво ощущать в себе эту пустоту и растерянность.
Вздохнув, обошёл подругу и обнял за плечи, коснулся кончиком носа волос.
В отличие от коллег по ремеслу, вампиресса не использовала парфюм, что не мешало ей иметь собственный аромат. Лёгкий, едва уловимый — и то при близком контакте. Свежий, будто крепкая, нераспустившаяся роза морозным утром. Сочетание несочетаемого, невозможного. Загадочного и манящего.
— Марк, — прошептала она и обернулась, оказавшись со мной нос к носу.
Я приподнял бровь, ожидая вопроса или утверждения, но подруга молчала, гипнотизируя близостью. Нет, не так, скорее сама заворожённая, утопающая в чужом взоре. Глаза блестели, но оставались холодными, как серебро — единственное, которое не ранило её.
Сирена приоткрыла рот, но лишь схватила воздух. Казалось, она хотела что-то сказать и не решалась, словно слова никак не желали сорваться с губ. С искусанных припухших губ, подчёркнутых алым оттенком; губ, которые с недавних пор мне снились.
Ведомый ими, я склонился к вампирессе, сужая кольцо объятий. Николь вздохнула и подалась ко мне, не оставляя сомнений, равно как и воли.
Наконец, мы остались вдвоём, без свидетелей, без условностей, где никто и ничто не могло помешать нам. Меня сносило бешеной энергией, заключённой в хрупком теле, скрытой за холодной внешностью, за ледяной выправкой.
Я уже ощущал её дыхание на своих губах, растягивая будоражащий момент томного напряжения, когда наяда склонилась, пряча лицо и разрушая морок.
— Нет, — выдохнула она и покачала головой.
Сказать, что я оторопел, —
