рявкнула:
– Руби!
И в тот же миг отшатнулась, зажмурившись и глаза предплечьем прикрывая от ослепительного жгучего света. Казалось, он затопил не то что долину – весь мир, но спустя три удара сердца тепло его померкло, отступило, и Фира разлепила влажные от набежавших слез веки.
Первым она увидела Руслана, который медленно поднимался на ноги. Затем – колдуна, лежавшего чуть поодаль, и отсеченную его бороду, что мертвой черной лентой тянулась от поникшей его головы к самой Фире. И, наконец, Людмилу…
Она стояла подле Черномора, дрожащими руками с трудом удерживая меч, пусть острие его и упиралось в землю. Через мгновение пальцы ее разжались, и тяжелая рукоять рухнула на траву.
Тучи рассеялись, ветер утих. Над долиной снова сияло солнце, шумела в паре верст река, мирно покачивались на ветвях калины алые ягоды.
– Я мог его… закопать, – раздался тихий голос Черномора, и Людмила, всхлипнув, опустилась перед ним на колени:
– Знаю. Спасибо… – и груди его коснулась так трепетно, что Фира, не выдержав, отвела взгляд.
Руслан тоже на них смотрел. На диво спокойно, внимательно. Затем сунул в ножны на поясе меч, который успел достать, развернулся и пошел к Бурану.
Фира поднялась, шагнула следом, но замешкалась и отступила, тут же ощутив, как что-то дернулось под сапогом. То Людмила тянула к себе Черноморову бороду, в комок собирала, прижимала к сердцу.
– Ты ведь не умрешь? – спросила она тихо.
– Нет.
– А почему лежишь?
Колдун хмыкнул и, чуть приподнявшись на локтях, спиной на камень оперся, так что теперь Фира видела, насколько он бледен да как запали в череп темные глаза.
– Скоро встану.
– Правда?
– Правда. – Он протянул руку и нежно отвел взъерошенные пряди с лица Людмилы. – Я приду за тобой.
– Думаешь, я стану покорно ждать на месте? – Она шмыгнула и нос ладонью подтерла.
– Найду тебя где угодно.
– Вот это уже интереснее…
– Ты выбрала погоню, маленькая княжна.
И с такой страстью они воззрились друг на друга, что у Фиры всё нутро перекрутилось и съежилось. Она неловко прокашлялась, по сторонам глянула и все ж пошла к Руслану, который с седлом возился, ремни подтягивал и слишком уж старательно не смотрел в сторону Людмилы и Черномора.
«Ему больно», – подумала Фира.
«Скорее, неловко», – откликнулся неугомонный голос, и она лишь плечами передернула.
Молча подошла к вороному, молча поправила седло, молча проверила, крепко ли привязаны гусли. И только отрыла рот, чтобы сказать что-нибудь, что угодно, когда заметила краем глаза спешащую к ним Людмилу.
Собранную, натянутую как тетива. Губы поджаты, брови сдвинуты, под одной мышкой борода скомканная, под другой – свернутый ковер.
– Мы идем в Явь, – объявила княжна, остановившись перед ними так резко, что пыль из-под сапожек взметнулась.
– Как? – склонив голову набок, уточнил Руслан.
Такой невозмутимый…
Людмила приподняла руку с ковром:
– Черномор… сказал, что делать. – Она посмотрела на Фиру: – Силы твои ведьмовские нужны. Чуть-чуть совсем. А дальше ковер сам все сделает, проведет сквозь пелену, только держаться за него надо. И за коней, коли не хотите их здесь оставить.
Руслан рассмеялся:
– И ты ему веришь?
– Никому нельзя верить, – повторила Людмила недавние слова колдуна и, одним взмахом развернув ковер, едко улыбнулась. – Но что нам мешает попытаться?
Глава IV
Наверное, Руслану полагалось страдать и злиться, а он с трудом сдерживал смех. Пофыркивал только с Бураном на пару и недоумевал, отчего ж так долго не понимал и не принимал очевидного.
Не в колдуне было дело. Не в том, как тот смотрел на Людмилу, не в том, как она под мечи бросалась, чтобы защитить его – не Руслана же! – да потом бороду поганую на груди баюкала. И не в том, что не дрогнуло сердце ни от встречи долгожданной, ни от предательства неприкрытого.
Пожалуй, потому, что он тоже предал.
Предал мыслями, чувствами, стремлениями.
А еще раньше придумал себе несуществующую Людмилу, блеклую и безликую, и носился с этим образом как с оберегом, вот только защищающим не от зла, а от жизни.
Правы были девы спящие, что в тереме Руслана обхаживали: глупый, глупый князь.
– Мы исцелим тебя от любви, – говорили они, касаясь плеч его, зарываясь тонкими пальцами в волосы. – Мы поможем тебе проснуться.
И, верно, помогли, ибо, когда открыл он глаза, когда посмотрел на отчего-то перепуганную Фиру, что к стене жалась и ладонью прикрывала рот, все прояснилось.
Не Людмила была в его мыслях, пока он раз за разом поднимался со скамьи и уйти силился. Не ее лицо стояло перед глазами и помогало брести сквозь тот обманчивый, тягучий, дурманный сон. Не ее голос звучал в голове как самая прекрасная из песен. И не ее поцелуй доселе на губах горел, заставляя невольно к ним рукой тянуться и вспоминать… надеяться, что не пригрезилось ему, что все взаправду было.
Теперь Руслан прозрел. И мог сравнить ледяную ярость, что овладела им от прощальных слов степного хана, и спокойствие при виде пылких переглядываний Людмилы и ее колдуна. Нет, обида была, противная, колкая, и даже гнев вскинул голову да толкнул в битву, но схлынуло всё это так быстро и безболезненно, что до сих пор странно.
За ковровую кисточку Руслан брался с улыбкой. Другой рукой за Бурана ухватился и пожалел, что третьей нет, вот бы еще и Фирину ладонь стиснуть. Не то чтобы она казалась готовой, но…
Ведьмовство подействовало. Ковер, ладьей меж ними повисший, встрепенулся, распрямился и медленно поплыл вперед, вспарывая воздух что клинок. Свет задрожал, переменился, словно солнце за миг с востока на запад перекатилось, и вместо травы нога Руслана опустилась на крепкую, утоптанную тропу.
И за сим всё. Никаких тебе чародейских всполохов, никакой внезапно обрушившейся тьмы, только запахло иначе. Не лучше, не хуже… привычнее. Людьми, лошадьми, сдобой, кожей дубленой и железом – неподалеку явно было селение.
Шагавшая первой Людмила обернулась, на Руслана с Фирой глянула, потом за спины им… и разочарованно скривилась. Он подумал бы, будто не вышло ничего, но прекрасно знал, что ее расстроило обратное.
Вышло. И не нашла она вдали поверженного Черномора – только лес, на опушке которого они очутились.
Снова захотелось смеяться, но сил не осталось даже на такую малость. Внезапно заныли ребра и подвернутая в бою нога, а прорезанная на боку рубаха давно пропиталась кровью. Благо хоть под плащом не видно.
Переход без остатка слопал целый день и не подавился. Колдун там отдыхал под рассветным солнышком, а Явь уже готовилась к закату и дождю, небо хмурилось, деревья тревожно шелестели, друг к другу гнулись, перешептывались.
– Мы точно вернулись? – спросил Руслан, пока Людмила заворачивала треклятую бороду в ковер и привязывала этот тюк к седлу Бурана.
– Да. – Фира обхватила себя за плечи. – Я тут бывала. Видишь дуб? Через пару верст от него будет село. Кабанчики, кажется. А дальше до Яргорода еще верст тридцать. Быстро доберемся.
– Ты замерзла…
– А река тут есть? – перебила Людмила, протискиваясь между ними. – Или озерцо какое. Мне умыться нужно.
– Да… – Фира повертела головой. – Ручей был. Идем…
Руслан только вздохнул, наблюдая, как две тонкие фигурки исчезают меж деревьями. Глупо и неприятно было отпускать их одних, но ежели следом увяжется, пожалуй, точно по лбу получит.
Потому он привязал коней, присел меж встопорщенных корней, что распороли землю и на свет выбрались, и стал слушать. Ручей, видно, совсем неподалеку бежал, потому что девичьи голоса звучали пусть неразборчиво, но не так уж тихо, и на душе делалось спокойно от их перезвона.
Руслан сунул в рот травинку, откинулся на шершавый ствол и руки за голову забросил, только теперь осознав, что все закончилось.
Но всё ли?
Многое еще предстояло сделать, многое сказать, и более всего пугал разговор не с Людмилой и даже не с великим князем. Проклятье, да проще было сызнова весь путь пройти – от пещеры и мавок, мимо избы куроногой и Горыныча с разбойниками до всесильного колдуна, – чем объяснить словами все, что в душе творилось.
Да и нужно ли это кому-то кроме него?
Руслан еще толком не прочувствовал Явь, не надышался ее сладостью и горечью, а уже
