почти скучал по Нави. Скучал… по Фире. И вспоминал эти последние версты от терема до Людмилы, мысли свои никчемные и трусость, коя не пристала князю.
Кабы ведать заранее, что конец близок, может, и открыл бы рот, а так…
Он смотрел на Фиру тайком. Устало, обреченно.
Ненавистная рыжая девчонка оказалась опаснее самых умелых воинов, с какими Руслану доводилось биться, и страшнее всей нечисти и нежити, что попадалась им на пути.
Она улыбалась, и хотелось кричать, потому что нельзя прикоснуться. Она поднимала взгляд, и хотелось бежать прочь, потому что за собой ведь не позовет.
И схватить в охапку хотелось, унести, спрятать.
– Ведьма, – пробормотал Руслан, но если прежде от слова этого все внутри содрогалось от бешенства, то ныне самому неловко сделалось от прозвучавшей в нем теплоты.
– Я здесь.
Он вскинулся, обернулся.
Фира с Людмилой появились на опушке, держась за руки, и только при виде него расцепились. Первая на месте осталась, а вторая протопала прочь на сажень-другую, на землю плюхнулась, скрестив ноги, и принялась пальцами влажные волосы не то расчесывать, не то драть. Морщилась, шипела, шмыгала и всё подтирала ребром ладони подтекающий нос.
– Стемнеет скоро, – заметил Руслан. – Торопиться надо. Заждались нас.
– Меня не было пять седмиц, – буркнула Людмила, поднеся к глазам особливо спутавшиеся пряди, будто надеялась их разделить силой взгляда. – Лишний час никому сердце не разобьет.
«Как знать…»
– Пять? – Фира нахмурилась. – Нет, мы… мы долго добирались, и град чудской, опять же, но не могло столько пройти!
– Ну, Навь обманчива. – Людмила фыркнула и оставила волосы в покое, откинув их за спину. – Может, и годы пролетели, и нет уже ни Яргорода, ни людей нам дорогих. Тогда тем более некуда спешить.
И вроде без досады говорила, со злой радостью даже, но вдруг сморщилась, что прошлогодний паданец, и разрыдалась.
Фира тут же к ней бросилась, на колени рядом опустилась, обняла. А Руслан снова на дерево откинулся и прикрыл глаза. Его участие им точно без надобности. Разве что тоску их отчаянную на себя переманить, принять удар и схлопотать по полной.
Заслуженно, пожалуй.
Когда заиграли гусли, Руслан хмыкнул. Людмила все уши ему прожужжала о Фириной гудьбе, и, похоже, та решила утешить подругу как умела. Не запела только, а жаль… на пиру ему понравилось.
На свадебном пиру.
На пару с ребрами и душа заныла, заворочалась. Руслан стал было вставать, рукой в землю уперся, но вдруг накренился мир, перевернулся, завалился набок. Веки отяжелели, загрубели, но он все ж сумел их разлепить, глаза царапая, и понял, что сам лежит на боку.
Лежит и не может ни рукой, ни ногой шелохнуть, не то что целиком подняться.
А недалече и Людмила раскинулась, разметав мокрые спутанные волосы по траве.
Не упала только Фира. Как стояла на коленях, так и осталась, снизу вверх глядя на замершего перед ней… брата. Руслан не видел его лица, но признал рыжину да котту луарскую. А еще голос, когда Фарлаф склонился, сжал пальцами подбородок Фиры и ласково произнес:
– Спасибо за помощь, сестрица. Я бы не справился без тебя.
Струны звенели все громче. На Явь опустилась тьма.
Глава V
Когда Фира открыла глаза, алый закат почти выцвел, и опушку окутывало серое сумрачное дыхание подступающей ночи. Лишь несколько последних солнечных лучей еще шарили по земле, словно надеялись зацепиться, удержаться, не растаять.
И именно в них, тусклых и мутных, Фира разглядела то, чего не могло случиться.
Никак не могло.
Она дернулась, и тяжелое тело откликнулось болью. Перевернулась на живот, вонзила пальцы в землю и подтянулась вперед, чувствуя, как ломаются, выдираются с корнем ногти, да только без толку. Один вершок – вот и весь ее успех.
Один вершок…
Чары и вовсе не отзывались, словно гусли проклятые, заколдованные, и их усыпили вместе с Фирой. Вместе с Людмилой. И Русланом.
Отчего ж она раньше все не поняла?
Фира запомнила, как услышала гудьбу. Подивилась еще, чего это Руслан к гуслям потянулся да как хорошо заиграл, как ловко. А потом Людмила закатила глаза и рухнула без чувств, и голос, постылый голос в голове довольно протянул: «Вот и пришел мой час».
Окаменело тело. Руки плетьми повисли, и Фира бессильно наблюдала, как появляется из леса Фарлаф, ведя на поводу огромного белого скакуна. Как приближается к ней. Как склоняется.
– Спасибо за помощь, сестрица…
Дальше она не слышала, хоть облик его расплылся и подернулся тьмой лишь через несколько мгновений. И не ведала, как очутилась вдали от остальных на этом пригорке, откуда все как на ладони…
И Фарлаф, который волотов меч к белому коню привязал да хлестанул его по крупу так, что конь вскачь сорвался и растворился в вечернем мареве. И Людмила, что уже болталась на Буране вниз головой, поперек седла. И Руслан…
Руслан был мертв.
Фира не видела его лица, не могла прижаться к груди и попытаться услышать стук сердца или прильнуть к губам, чтобы поймать дыхание, не могла даже до него дотянуться, но знала наверняка.
Руслан мертв.
Убит мечом ее брата. С обернутой алым бархатом рукоятью, с вытравленным на навершии крестом… убит во сне. Это ли не истинное зло? Это ли не кощунство?
Фира чувствовала, как крик ломает ее ребра, раздирает нутро, но из распахнутого рта не вырывалось ни звука.
Руслан мертв…
Лежит у самой кромки леса, раскинув руки, точно в полете, и этот мерзкий, сверкающий в почти увядших солнечных лучах меч торчит из его неподвижной груди.
Темное пятно на белой рубахе. Растрепанные ветром волосы.
Мертв…
Она вогнала пальцы глубже в землю и снова подтянулась. Затем переставила руки дальше на локоть. И еще раз, и еще. А после просто расслабилась и покатилась вниз кубарем, ничуть не заботясь об острых камнях, что обдирали лоб и щеки, да о палых ветках, что иглами кололи бока.
Руслан мертв.
Приземлившись на четвереньки и ощутив наконец свое избитое, истерзанное тело, Фира даже пожалела, что не свернула по пути шею. Зачем ей эта глупая жизнь, когда…
Она завыла. Сначала так тихо, что и сама с трудом расслышала, потом все громче и громче, пока вой не стал звериным, пока не обратился жутким воплем, не разнесся по Яви эхом и не спугнул дремавших в кронах птиц. Они взмыли над лесом, сбились в темное шумное облако и умчались прочь.
Фарлаф, шагавший к Бурану, обернулся, недоуменно вскинул брови и расхохотался:
– Вот так видок, сестренка! Истинная ведьма.
А Фира с рыком попыталась встать. Подломилась нога, все еще слабая, вялая что кисель, и вторая согнулась следом, так что Фира обратно на землю рухнула, еле успев подставить ладони, но тут же подскочила вновь. И снова. И снова. Пока не окрепли разбитые колени. Пока не очнулись от дремы чары и не хлынули в кровь. Пока не оказался Фарлаф так близко, что можно было до него одним рывком добраться и голыми руками придушить, но Фира не стала.
Замерла недалече и просто смотрела.
На лицо его, утратившее всякую веселость, на волосы растрепанные рыжие, им обоим матушкой подаренные, на меч окровавленный, который Фарлаф успел выдернуть из груди мертвого Руслана.
Брат тоже смотрел в ответ. Растерянно, недовольно.
– Я сохранил тебе жизнь! – воскликнул наконец. – Цени!
– Зачем? – хрипло спросила Фира.
– За… что за глупости?!
– Зачем? – повторила она и шагнула вперед.
Фарлаф отступил:
– Лучшее наказание. – Голос его надтреснул. – Так ведьма сказала. Велела повыше тебя отнести, чтоб увидела все, как очнешься. Чтоб прочувствовала! Только рано…
– Ведьма? – перебила Фира, и ладони ее занялись пламенем.
Не звала она его, не просила, но как горела и корчилась в муках душа, так и руки теперь горели.
Фарлаф шарахнулся в сторону, запнулся, устоял и попятился, суматошно дерево за спиною нащупав и вцепившись в него что в оберег.
– Наина, – выдохнул он, трясущийся меч пред собою выставив. – Ее зовут Наина.
– Что еще?
– То есть?
Фира рукой взмахнула, и сорвавшееся с нее пламя плетью алой обернулось да хлестнуло брата по запястью, вынудив разжать пальцы. Меч упал в траву, о камешек звякнул.
– Что еще?
– Она… она следила за тобой и князем. – Фарлаф вжался в ствол всем телом. – Все видела, все
