«беспелюха»?
Он моргнул:
– Эм… разиня? Но… почему ты ее слышишь? Как?
Фира хотела было пожать плечами, но тут поверх брани Людмилиной зазвучал иной голос, ее собственный, и слова, сказанные не так давно, но будто бы целую жизнь назад: «Подумай, вспомни – и я услышу даже в другом мире».
Ритуал предсвадебный! Ягодный сок, под кожу впитавшийся. Чужие, дивьи чары.
Другого мира не понадобилось. Они обе очутились в одном.
– Это… – Фира не знала, как объяснить, да и не успела.
Когда Людмила сначала затихла совсем, а потом вдруг вскрикнула, исчезло всё, кроме незримой верви, которая тянула Фиру вперед, к ней на выручку.
Вороной пустился вскачь, позади застучал копытами Буран; Фира пригнулась и прикрыла глаза, доверяя рукам своим и коню. Доверяя проклятому дару.
«Быстрее… Вперед… Правее…»
Кожу обожгло ледяными брызгами – вороной влетел в воду и чуть замедлился, и Фира прижала ладони к его разгоряченной шерсти.
«Здесь можно… здесь безопасно…»
Сердце кувыркалось, билось о ребра, но не от скачки даже – от ужаса. Только бы поспеть, только бы не оборвался путь в пяди от завершения.
Когда же она наконец распахнула глаза, река осталась за спиной, под копытами коней дрожала твердая, укрытая зеленым ковром земля, а впереди, у пригорка мшистого, расхаживала взад-вперед расхристанная княжна, всплескивая порой руками и будто даже не замечая несущихся к ней всадников, не слыша их.
– Людмила! – воскликнул Руслан, и Фира, задыхаясь от чувств, выпрямилась и натянула поводья.
Вороной и Буран перешли на шаг, и вскоре Руслан выскочил из седла едва ли не на ходу и к Людмиле бросился.
Та, видно, не сразу поняла, кто зовет ее, кто бежит навстречу. Отшатнулась сначала, замахала руками, чуть не рухнув навзничь, а потом с рыданьями бросилась в его объятия.
– Руслан!
Вороной сделал еще пару шагов и замер.
Фира спешилась, ухватила за повод второго коня, да так и стояла меж ними, пока цеплялась княжна за плечи Руслана, пока кружил он ее, над землей приподняв, пока утешал, по волосам растрепанным поглаживая.
Она вся была чумазая и помятая, в сарафане цветастом, оборванном, с исцарапанным лбом, но такая красивая, что пером не опишешь.
В глазах закипали слезы. Слезы радости, конечно же, счастья безмерного и облегчения. А что во рту горько сделалось да защемило сердце – так то пройдет. Развеется временем, порастет травой и забудется.
Фира улыбнулась, а Людмила, оторвавшись-таки от мужа и обтерев лицо, вдруг заметила ее, остолбенела, но затем на бег сорвалась и так яро на нее накинулась, что едва с ног не сшибла.
– Фира, Фира, Фирочка… – приговаривала княжна, щеки ее целуя и в глаза заглядывая. – Я так громко тебя звала, так надеялась, что услышишь, так серчала…
– Я слышала, – хмыкнула Фира. – Похабница.
Людмила чуть отстранилась, сжимая ее ладони, и рассмеялась:
– Только нянюшке не рассказывай! – Затем к Руслану обернулась и не то чтобы помрачнела сразу, но посерьезнела, брови свела, закусила губу, задумавшись. – Спешить надобно. Надеюсь, знаете вы, как в Явь вернуться, а то эта лядова борошень мне противится!
– Ля… – Он нахмурился, за взглядом ее проследив: – Что это?
– Ковер-самолет. – Утягивая за собой Фиру, Людмила подбежала к кустам калиновым, окрест пригорка разросшимся, и легонько поддела мыском сапога расписной красно-золотой коврик. – Чуть не расшиб меня, поганец. Над всей Навью протащил да туточки сбросил и лежит теперь, ветошью прикидывается.
Солнечные кисточки на углах в ответ вздыбились, задрожали и снова затихли.
– Видали? – Людмила подбоченилась и, согнувшись, прикрикнула: – Я тебя в бане мужицкой гвоздями прибью! А лучше Дотье на растерзание отдам. Распустит на ниточки, рубахи мне разошьет. Послушные, хорошие рубахи…
Под конец голос ее надломился и совсем поник. Казалось, Людмила вот-вот разрыдается.
Фира к себе ее притянула, обняла, голову светлую к плечу прижимая:
– Не нужен нам никакой самолет. Кони есть, добрые, резвые. А просвет меж мирами… мы найдем.
Людмила всхлипнула, коврик приподнялся на вершок и опять упал, а Руслан растерянно почесал бровь.
– А как он мо?.. – начал, но договорить не успел.
Налетел вдруг ветер, могучий, яростный. Примял траву, пригнул ветви к земле, посрывал с них листочки нежные да спелые ягоды. Посерела долина пестрая, потемнела – то небо тучами заволокло.
Пригнувшись и прикрыв ладонью глаза от пыли и хлещущих по лицу волос, Фира вдаль вгляделась. Туда, где двигалось что-то, стремительно приближаясь.
– Не успели, – вздохнула присевшая рядом Людмила.
– Что это?
– Не что… кто…
Руслан гостя тоже приметил, как и испуг Людмилин. Потянулся было к мечу на поясе, но затем прищурился и другой достал, из-за спины.
Волотов дар.
В тот же миг Фира поняла, кто мчится к ним, без коня и ковра волшебного сам собою летит по воздуху, и различила бороду иссиня-черную, длинную-длинную, что за спиной его развевалась точно стяг боевой.
Людмила вскрикнула, но не на колдуна при том смотрела, а на меч в руках Руслана.
– Не убивай его, – прошептала так тихо, что даже Фира с трудом расслышала, а тот, кому предназначались слова, и подавно ухом не повел.
Навстречу Черномору шагнул, словно не терпелось ему с ним схлестнуться.
– Это ведь он тебя похитил? – силясь перекричать воющий ветер, спросила Фира.
– Да, но… – Людмила распрямилась и повторила громко, отчаянно, Руслану в спину: – Не убивай его!
– Не тревожься, любимая, не убью, – ответил вместо него Черномор, в один сиг очутившись перед противником и двумя ногами земли коснувшись. – Только заберу свое.
Пожалуй, не таким Фира представляла колдуна постылого и уж точно не ожидала увидать его посередь долины полуголого, босого, в одних только шароварах.
«На брата совсем непохож», – мелькнула глупая мысль.
А следом и голос лукавый очнулся: «Так ты на лицо смотри, не на тело».
Фира тряхнула головой, схватила Людмилу за руку и потянула к беспокойно ржущим коням:
– Скачи прочь, мы справимся с…
– Нет! – Людмила вывернулась и к мужчинам бросилась, но те уже схлестнулись.
Скрестились над головами мечи: один хоть волшебный, но простой с виду и второй, не уступающий ему размером, но мерцающий золотом и серебром, словно из луны и солнца сотканный.
Сотканный из чар.
Теперь уже Фира вскрикнула, ибо где ж Руслану против колдуна выстоять, против чародейства черного. Вот и покачнулся он, отпрыгнул и напал снова. И гневался, видно было, сверкал глазами, рычал что-то, но слова уносил ветер. А Черномор лишь отбивался играючи и улыбался притом без всякой злости, забавлялся.
Людмила кружила подле них, все норовила под руки подлезть, посередь вклиниться, но то спотыкалась вдруг, то над землей взмывала и переносилась на добрую сажень прочь, а то и борода Черноморова, живая, резвая, ее отталкивала.
– Не суйся! – велел колдун, утратив всякую веселость.
Верно, не так легко оказалось и Руслану не уступать, и княжну отгонять от мечей острых.
Фира не спускала со всех троих глаз, присев и в траву пальцами вцепившись. Мысли от страха крошились, путались, и никак не получалось направить чары на одного только Черномора, только ему навредить. Ежели расколоть землю, как знать, не помешает ли то Руслану и не толкнет ли Людмилу прямо на клинок…
– Где ты взял этот меч? – спросил Черномор, отразив очередной удар.
– Под головой! – Руслан шагнул в сторону и напал снова. – Волота!
– Эх, братец. Никому нельзя верить.
Колдовской меч засиял ярче и будто больше стал, и шире, и длиннее.
– Он велел бороду рубить. Сил тебя лишить. – Руслан перехватил рукоять поудобнее и впервые помедлил, прежде чем вперед кинуться. – Но, по мне, лучше шею.
Вскрикнула Людмила, потянулась к чарам Фира, а Черномор рассмеялся:
– Экий храбрец!
И с такой мощью на Руслана обрушился, что отбросило того прочь на десяток аршинов, а выпавший из руки его меч у ног Людмилы приземлился.
Вспыхнул в последний раз и развеялся без остатка серебристо-золотой клинок колдуна, сам же он шагнул к Руслану и ладонь засиявшую пред собой выставил:
– Я могу закопать тебя одним взмахом.
– А я – тебя, – прошептала Фира, и чары хлынули из ее пальцев, лазоревой молнией рассекли землю, и та вздыбилась под ногой Черномора.
Он мог бы устоять, не покачнувшись даже, но не то удивление, не то самодурство повело его дальше, и вот тогда угодила стопа в трещину, и рухнул колдун как подкошенный.
Фира уже была рядом. В бороду, по тверди хлеставшую, вцепилась обеими руками, потянула на себя что было сил да
