– Я только хочу загладить то, что сделала.
– Скорее всего вы не сможете этого сделать. Разве только вамудастся убедить Гэбриэла в том, что поражение на выборах для него большаяудача, так как даст ему свободу для более интересных перспектив.
– О-о! – Милли испугалась. – Я не думаю, что смогу этосделать!
Я тоже так не думал. Это было бы под силу лишь находчивой инеразборчивой в средствах женщине. Да еще Терезе, если бы Гэбриэл ей нравился,она тоже могла бы справиться с этой задачей. Она, по-моему, всегда воспринималажизнь как непрекращающуюся борьбу.
Для Милли Барт жизнь, безусловно, была чередой романтичныхпоражений. Но, быть может, Джону Гэбриэлу нравится подбирать трогательныеобломки крушения и пытаться их склеить. Мне самому это когда-то нравилось.
– Вы его очень любите, не так ли? – спросил я.
Карие глаза Милли налились слезами.
– О да!.. Да! Он... Я никогда не встречала никого похожегона майора Гэбриэла.
И я тоже. Но меня, разумеется, это не трогало так, как МиллиБарт.
– Я бы все для него сделала, капитан Норрис! Правда, все-всебы сделала!
– Если вы его так любите, – это само по себе уже многозначит. Оставьте все как есть!
Кто это сказал: «Любите их и оставьте в покое». Какой-нибудьпсихолог, который давал совет матерям? Мудрость эта применима не только кдетям. Однако в состоянии ли мы оставить кого-нибудь в покое? Возможно, лишьнаших врагов, да и то с трудом.
Я оторвался от бесплодных размышлений и распорядился, чтобыподали чай.
За чашкой чаю я намеренно повел разговор о кинофильмах,которые смотрел в прошлом году. Милли любила ходить в кино.
Она ввела меня в курс последних киношедевров. Мы славнопровели время. Я получил большое удовольствие, и мне было жаль, когда Миллиушла.
С отдаленных избирательных участков стали появляться «боевыеотряды». Настроения варьировали от оптимизма до отчаяния. Только Роберт пришелдомой бодрый и веселый: в заброшенном карьере он нашел поваленный бук, точнотакой, какого жаждала его душа художника. К тому же он вкусно поел в пабе.Деревья и еда – две основные темы разговоров Роберта. Кстати сказать, нехудшие!
Глава 22
На следующий день поздно вечером Тереза вошла в мою комнату и,устало отбросив прядь темных волос со лба, сказала:
– Он прошел!
– С каким преимуществом?
– Двести четырнадцать голосов.
Я присвистнул.
– Только-только!
– Да. Карслейк считает, что, не будь всей этой истории сМилли Барт, перевес был бы не меньше тысячи.
– Карслейк не понимает, о чем говорит.
– Невероятный успех левых по всей стране. Почти вездепобедили лейбористы. Победа консерваторов в Сент-Лу – одна из немногих.
– Гэбриэл был прав, – сказал я. – Ты помнишь, он этопредсказывал.
– Да, помню. Поразительное предвидение!
– Ну что же, сегодня маленькая Милли Барт может наконецзаснуть спокойно. Все-таки она не испортила все дело. Какое это для нее облегчение!
– Неужели?
– Какая же ты все-таки язва, Тереза! Малышка преданаГэбриэлу.
– Да, это так. Вообще они подходят друг другу. По-моему, онбыл бы с ней вполне счастлив. Если, конечно, хочет быть счастливым. Есть люди,которые не хотят.
– Я никогда не замечал за Гэбриэлом аскетизма. Его мысли неидут дальше собственного благополучия и того, чтобы урвать от жизни как можнобольше. Он сам это мне говорил. Думаю, он так и сделает. Гэбриэл отмеченпечатью успеха. Самого большого. Что же касается Милли, то ей, похоже, сужденароль жертвы. Ты, наверное, начнешь уверять меня, что ей это нравится.
– Нет. Конечно нет. Просто, чтобы сказать себе: «Я свалялдурака!» посмеяться над собой и идти дальше, нужно иметь по-настоящему сильныйхарактер. Слабому же надо за что-нибудь ухватиться. Ему нужно видеть своиошибки не просто как промахи, с которыми необходимо справиться, а как роковуюошибку, трагическую вину. Я не верю в зло. Все беды в мире происходят от людейслабохарактерных, обычно совершающих поступки с благими намерениями иокруженных невероятно романтичным ореолом. Я их боюсь Такие люди опасны. Онисловно покинутые командой корабли, дрейфующие во мраке, угрожающие роковымстолкновением другим, вполне управляемым судам.
Я не видел Гэбриэла до следующего дня. Когда он пришел, я струдом узнал его – настолько он был не похож на себя: осунувшийся, почтиначисто лишенный присущей ему энергии и живости.
– Послевыборное похмелье? – спросил я.
Гэбриэл застонал.
– Вот именно! Какая тошнотворная штука успех! Где у вассамый хороший херес?
Я сказал, где стоит спиртное, и он налил себе бокал.
– Не думаю, что мистер Уилбрэхем сейчас ликует, – заметил я.
– Пожалуй, – Гэбриэл слабо усмехнулся. – К тому же,по-моему, бедняга Уилбрэхем и себя самого, и политику воспринимает всерьез. Нето чтобы чересчур, но все-таки достаточно серьезно. Жаль, что он такой слабак.
– Надо думать, вы сказали друг другу все, что положено втаких случаях: о честной борьбе, непредвзятости и обо всем прочем.
Гэбриэл снова усмехнулся.
– О да! Мы исполнили весь положенный ритуал. Карслейкпроследил за этим. Ну и осел! Свою работу знает превосходно, а ума ни капли!
– За успех вашей карьеры? – Я поднял свой бокал. – Этоначало.
– Да, начало, – подтвердил Гэбриэл без всякого энтузиазма.
– Похоже, вас это не очень радует?
– Это, как вы выражаетесь, послевыборное похмелье.
Жизнь всегда становится скучной, после того как свалишь сног парня. Однако впереди еще предстоит немало сражений. Вот вы увидите, как ябуду создавать общественное мнение!
– Лейбористы получили изрядное большинство.
– Я знаю. Это великолепно!
– Ну и ну, Гэбриэл! Странные речи для нашего нового членапарламента от партии тори!
– Наплевать на консерваторов! Главное, у меня теперь естьшанс! Кто в наше время может снова поставить партию на ноги? Уинстон[22],конечно, испытанный, великолепный боец в военное время (особенно в ситуации,когда весь народ выступал против войны), но он слишком стар, чтобы так жеэнергично справиться с проблемами мирного времени. Мир – сложная штука.Иден[23] – приятный сладкоречивый английский джентльмен...
