Впоследствии он не мог ясно припомнить происшедшего – и в этом было жесточайшее проклятие и величайшее благословение, потому что, если бы он вспомнил, любовь к музыке умерла бы в нем навсегда. Кто удовлетворился бы песчаными куличиками играющих детей, увидев творения величайших скульпторов Сараманты? Если бы он был в состоянии запомнить этот голос, он бы жаждал слушать его еще и еще, и его немыслимое совершенство обратило бы в ничто все другие голоса, всю иную музыку.
Но, хотя он никогда не смог воссоздать голос в своей памяти, он не мог и забыть, что однажды слышал его. В единственную в своей жизни зимнюю ночь, в наполненной запахами пещере он познал то неземное великолепие музыки, о котором мечтал столько лет. Даже смерть не сможет отнять у него этого впечатления, и он знал, что отныне будет слышать его отзвук в каждой песне.
Она выпевала слова, которых они никогда не слышали, на языке, который не был им знаком, но это не имело значения. Они сидели неподвижно, два варвара градани, словно растворившиеся в невообразимой красоте. Она перенесла их в иное измерение, где время ничего не значило, где не было окружающего мира, а была лишь музыка ее волшебной арфы, величие ее голоса, сияние ее громадных глаз. Они парили вместе с ней, летели на ее крыльях, ощущали то, для чего не существует обозначений ни на одном земном языке, а потом так же нежно, как и вознесла, она опустила их обратно в их мир, и величайшим чудом было то, что сердца их еще бились после всего испытанного, что они вернулись невредимыми и оказались способны вспомнить, кто они и откуда, после того, как таким простым и желанным казалось расстаться со всем, чем они были, ради возможности превратиться в еще две ноты этого грандиозного звучания.
Ее голос замер, рука отпустила струны, и Брандарк Брандарксон опустился перед ней на колени.
– Госпожа моя, – шептал он, и его лицо орошали слезы.
– Не глупи, Брандарк. – Ее голос больше не сокрушал человеческих сердец, в нем слышались смех и нежность. Тонкая рука взлохматила его волосы. Она потянула его за ухо, и он поднял глаза, смеясь сквозь слезы. – Так-то лучше, – сказала она. – Вставай, Брандарк. Ты никогда прежде не стоял передо мной на коленях, не стоит и сейчас.
Он улыбнулся и поднялся на ноги, а Базел моргал, словно только что проснулся…
– Кто… – начал он, но голос отказался ему служить. Он только смотрел на Брандарка, и Кровавый Меч тронул его за плечо.
– Чесмирза, – сказал он очень тихо. – Певица Света.
Глаза Базела расширились, и он выпрямился во весь рост. Теперь он возвышался над женщиной у огня на два с лишним фута, но она уже не казалась простой смертной. Он стоял перед ней смущенный и испуганный, как ребенок.
– Я… – Его голос замер, и он опять улыбнулся.
– Сядь, Базел. – Это была просьба, хотя она имела право приказывать. Не сводя с нее глаз, он опустился на камень. Она кивнула Брандарку, который тоже присел, не отводя взгляда от лица богини. – Спасибо, – сказала она тихо, опустив арфу. Она сохраняла обличье стройной женщины с каштановыми волосами, но в то же время была чем-то бесконечно большим. Глаза ее выражали сочувствие. – Я понимаю, как вы растеряны, и признаю, что с моей стороны нехорошо было так вас обманывать. Но все же лучше было появиться так, чем со вспышками молнии и ударами грома! – Все веселье вселенной слышалось в ее смехе. – Кроме того, – добавила она, – гостеприимство смертных и их доброта – это такой драгоценный дар… Вы, друзья мои, даже вообразить себе этого не можете.
– Но… почему? – спросил Брандарк, и волшебный смех пронзил их, как серебряный меч.
– Из-за твоего друга, Брандарк, и из-за тебя. У меня для вас послание, и только упрямство Базела заставило меня прибыть с ним сюда и сейчас.
– Мое упрямство?
– Твое неуправляемое, дурацкое, невообразимое упрямство градани.
– Я ничего не понимаю, – не совсем уверенно произнес он.
– Еще бы. Ты уже в течение нескольких месяцев стараешься ничего не понимать.
– Сны?
– Сны. Когда тебе пытаются что-то сказать, ты затыкаешь пальцами уши, начинаешь орать и топать ногами, Базел.
– Разве я так поступил? – спросил он с вызовом. Брандарк тронул его за руку, но глаза Базела напряженно вглядывались в лицо Чесмирзы, и она наклонила голову.
– Конечно, Базел. Неужели мы стали бы посылать тебе непонятные сны, если бы у нас была другая возможность?
– Не знаю, – сказал он упрямо. – Я простой градани, госпожа. Мы не знаем, как вы, боги, обращаетесь к смертным.
Брандарк шумно вздохнул, но богиня не дрогнула. Ее глаза на мгновение затмились печалью, но не гневом, и она вздохнула:
– Я знаю, как ты относишься к нам, Базел Бахнаксон. И как мы можем тебя винить? Если бы ты был меньше, чем есть, твой гнев тоже был бы меньше. И это означало бы, что время посылать градани сны еще не пришло.
– Мой гнев? – Базел снова вскочил, его глаза за сверкали. Он сознавал, кто стоит перед ним, знал о скрытой мощи богини, против которой никто не смог бы устоять, но ужаса не ощущал. Он чувствовал удивление и преклонение, но не ужас. Слишком много страдал его народ. Слишком долго был он брошен на произвол судьбы.
– Да, гнев. И страх, Базел. Не страх перед нами, а боязнь того, что мы снова «предадим» твой народ, от вернемся от него. Но я скажу тебе, Базел Бахнаксон, и в моих словах не будет лжи, что происшедшее с твоим народом не наших рук дело, и раны его глубже, чем ты можешь вообразить. Целое тысячелетие мы стараемся устранить этот вред, ведаешь ты о том или нет. Но окончательное исцеление в ваших руках. Вы должны сами сделать решающий шаг, ты и твой народ.
– Слова, госпожа, – возразил Базел. – Это только слова.
– Нет, Базел. Пока ты слышишь только мои слова. Но эта задача возложена не на меня, а на моего брата Томанака – и на тебя.
– На меня?
– Да. Задача эта нелегка, Базел Бахнаксон, она принесет тебе много боли, потому что мой брат – бог войны и справедливого воздаяния, а заниматься этими вещами сложно и человеку, и богу. Но это то дело, для которого ты рожден, достойное твоей мощи, смелости и упорства, и кроме боли оно даст тебе и радость. Но это и такое испытание, которое никто не может заставить тебя взять на себя, ноша, которую никто не вынесет, если она взвалена на его плечи насильно.
– Госпожа, – Базел говорил медленно, отчетливо произнося каждое слово, – я не склонюсь ни перед кем, будь то бог или демон. Если я что-то делаю, то делаю это по собственной воле, а не по принуждению.
– Я знаю. Мы знаем. Я не прошу тебя принять эту ношу. Я только призываю тебя подумать, чтобы ты был готов сам сделать выбор, когда придет время. Это-то тебя не затруднит?
Базел встретился с ней взглядом, затем, почти против желания, согласно тряхнул головой.
– Спасибо, – спокойно сказала она. По ее глазам было видно: ей известно, каких усилий ему стоило пойти даже на эту уступку. – Это твой выбор и твое решение. Снов больше не будет, но, пожалуйста, хорошенько подумай над моими словами. Когда ты будешь готов выслушать послание, тебе будет дано его услышать. Если же никогда не решишься, тебя больше никто не побеспокоит.
