просто не участвовал в жизни сына. Так что да, в моем желании стать отцом более чем явственно присутствовало стремление сделать лучше, чем он; молчаливо показать человеку, который почти всю жизнь вежливо сторонился меня, что, в отличие от него, я могу быть по-настоящему вовлеченным и любящим отцом. Хотя родительская ответственность немного пугала другую часть меня – юриста. Того, кто ищет способы устранения беспорядка, который мы создаем; кто все еще верит в возможность искупления после несчастья и личного хаоса. Я чувствовал, что рождение ребенка может пробудить настоящую любовь, что мы с Ребеккой когда-то разделяли… в последнее время потускневшую под давлением карьеры и подспудного соперничества между нами.
Я выиграл дело в пользу пожилой женщины, отсудив для нее более трех миллионов долларов из наследства ее покойного сына. Помимо этого, мне удалось отбить упреждающий налет дяди и тети на трастовый фонд в размере 30 миллионов долларов, открытый на двоих детей, осиротевших после гибели их родителей в авиакатастрофе над островом Нантакет. Наша фирма действительно очень хорошо справилась с обоими делами. Я был на коне, но следовал совету моего наставника, Мела Шульмана, и не задирал нос на работе или где-либо еще.
– Хотя я чувствую, что тебе это не свойственно, – сказал мне мистер Шульман после того, как я добился отвода иска по трастовому фонду, – всегда помни ключевое правило жизни: никогда не влюбляйся в аромат собственных духов. Успех – хрупкая субстанция.
Это был конец 1980-х годов: эпоха абсурдного демонстративного потребления и наивысшего материального успеха. Теперь я зарабатывал серьезные деньги и видел, как многие коллеги и некоторые из наших друзей становились чрезмерно расточительными на денежном фронте. Я предпочел другой путь. Мистер Благоразумие. Мистер Осмотрительность. Мистер Спокойствие и тот, кто нарабатывал больше часов, чем все остальные сотрудники фирмы.
– Зачем мне работать? – объявила Ребекка однажды вечером на званом ужине со своими друзьями из Колумбийского университета. – Когда Гений зарабатывает 400 тысяч в год… и все еще довольствуется жизнью в нашем скромном кооперативе… даже если погасил ипотеку своим большим рождественским бонусом в прошлом году.
– Тысяча двести квадратных футов в престижном районе Вест-Виллидж вряд ли можно назвать скромным жильем, – возразил я.
– Но все равно мы можем позволить себе что-то более солидное, – сказала Ребекка, нарушив в тот вечер свое правило двух бокалов вина и внезапно вынося вечную напряженность в семье на публичную арену.
– Сейчас не время и не место говорить об этом.
– Упс, я говорю как разочарованный младший партнер в этом браке, извини, наемный юрист… партнер ведь у нас ты?
– Не сейчас, милая. – Я довольно крепко сжал ее руку под столом, весьма многозначительно поглядывая на ее уже пустой четвертый бокал.
В такси по дороге домой она замолчала, когда я сказал ей:
– Все это выглядело не очень хорошо. И виноват «твой злейший враг».
– Может, тебе действительно стоит жениться на ком-то другом. Может, нам следует оставить попытки завести ребенка. Может, я уже не твой уровень.
– Может быть, тебе стоит подумать о том, чтобы поговорить со своим психотерапевтом о твоем пьянстве.
– О, я тебя умоляю. Всего-то один или два бокала вина сверх нормы. И я же не управляю тяжелой сельхозтехникой. И не сажусь за руль, чтобы отвезти детей в школу. И это первый раз, когда я выпила чуть больше, чем нужно, с момента последнего срыва… который был полгода назад, верно?
– Мне не нравится полоскать на публике наше грязное белье.
– О, у нас есть грязное белье?
– У каждой пары есть грязное белье.
– И ты хочешь сказать, я только что показала всем наше, в пятнах дерьма?
Молчание. Я не верил своим ушам. Таксист, похоже, тоже обалдел и медленно покачал головой. Ребекка заметила, и ей это не понравилось.
– С каких это пор у тебя появилось собственное мнение? – спросила она у него.
– Не обращай на нее внимания, – сказал я парню.
– Так же, как он не обращает внимания на меня.
– Чушь собачья, и ты это знаешь. – Мой голос подскочил на октаву или две… и, поскольку я из тех, кто никогда не выражает гнев так громко, Ребекка съежилась и поутихла.
Разговор закончился.
На следующий день в офисе мой секретарь вручила мне письмо, доставленное тем утром. Увидев почтовый штемпель – Париж, Шестой округ, и такие узнаваемые буквы, выведенные черными чернилами, я почувствовал прилив тоски и глубокой тревоги.
Мой дорогой Сэмюэль,
сто лет мы с тобой не общались. Я чувствую, что нам нужно возобновить контакт, снова открыть линии связи. Ты слишком много для меня значишь, чтобы исчезнуть за стеной молчания.
Мои новости с момента нашей последней встречи в Бостоне семь лет назад. Я все еще с Шарлем. Мы, как всегда, разумны. Эмили теперь совсем юная леди, читает запоем, держится с апломбом, даже когда имеет дело с маленькими монстрами в своей школе, которые причиняют ей немало страданий (маленькие девчонки ужасно вредные и злые, я это слишком хорошо помню). Я так восхищаюсь ее духом и оптимизмом и сделаю все возможное, чтобы сохранить ее жизнерадостный взгляд на мир. Но, как мы оба знаем, жизнь имеет свойство разочаровывать и пугать старших, шествующих ее странным парадом.
На этой ноте… я поступлю совсем не по-французски и скажу прямо: после того, как ты отверг мое романтическое предложение в Бостоне, я впала в депрессию примерно на год. Мое состояние усугублялось тем, что я понимала, какую роковую ошибку совершила, не встретившись с тобой chez toi108. В жизни бывают такие моменты, когда другие посылают нам сигнал, призывая раскрыть наши истинные намерения. Ты сделал это после нашего свидания в «Ритце». Я знала, что ты разрываешься. Знала, что у тебя есть fiancée109. Я чувствовала, что ты мечешься, не зная, в какую сторону повернуть. Мне так хотелось сбежать после концерта и оказаться с тобой в твоей постели. Была ли у меня возможность так поступить? Да, приподнялась бы одна из довольно кустистых бровей Шарля. Но я, вероятно, могла бы это сделать без особого риска для себя. Почему я этого не сделала? Трудный вопрос, на который я до сих пор не могу до конца ответить. Разве самая большая загадка в жизни – не мы сами? Мы хотим того, но делаем это… зная, что это, вероятно, обернется потерей. Возможно, я не могла намекнуть мужу, что в моей жизни есть кто-то важный для меня, хотя он был очень откровенен со мной, признаваясь в своем романе.
