но приходилось посещать спортзал пять раз в неделю. Что означало подъем в 5:30 утра, учитывая напряженный график работы по двенадцать – шестнадцать часов в сутки – неизбежная «привилегия» партнера. Я почувствовал мгновенный укол жгучего сожаления. Изабель. Париж. То, что могло бы быть. И жизнь, которую я построил для себя.
Как я однажды сказал Ребекке, «что мне нравится в моей работе, помимо всего прочего, так это возможность изо дня в день наблюдать, как человеческое поведение превосходит в своей причудливости любой вымысел».
– Нравится работа, – бесцветно ответила Ребекка, измученная после очередного трудного дня в ее безнадежном деле. – Какая роскошь. Мне сейчас мало что нравится.
– Эта точка зрения изменится, – сказал я. – И надеюсь, ты знаешь, как тебя любят.
– Ага, любит тот, кто, в отличие от меня, только что стал партнером. Гений Трастов и Имущества. Юридический гуру в чужой неразберихе.
Тем вечером я застал неразбериху в собственном доме. Остатки китайской еды из ресторана на вынос, разбросанные не только на нашем обеденном столе, но и по беленым стенам. В сочетании с большим красным пятном – последствием обрушенного на ту же поверхность бокала с вином. Среди прилипших к стене ошметков чего-то жареного виднелась увесистая малиновая капля в стиле Джексона Поллока. Из FM-тюнера нашей стереосистемы доносился громкий рок-н-ролл. И на полу без сознания Ребекка. Пустая бутылка очень хорошего «Шато Марго» валялась рядом с еще одной, полупустой бутылкой «Пойяка». Ребекка лежала с открытым ртом, мокрым от вина и рвоты, и небольшие лужицы того и другого застыли около головы. Она так и не переоделась после работы, и юбка была высоко задрана, а белая блузка и жакет покрыты всем, что она отрыгнула. Я бросился к ней, убедился, что она все еще дышит, все еще жива. Она застонала, когда я чуть ли не отхлестал ее по щекам, и ее глаза распахнулись в пьяном, токсическом шоке.
Я начал действовать. Поднял Ребекку на ноги. Перетащил ее в ванную. Усадил на унитаз так, чтобы она не могла соскользнуть с сиденья. Раздел ее. Пустил воду в заткнутый пробкой умывальник. Подвел ее ближе, объясняя: «Сейчас я окуну твое лицо в раковину… не паникуй». Она все еще сопротивлялась и рычала, пока я проделывал это, но слова не выходили из ее пьяного рта. Я тщательно умыл ее. Вытер лицо полотенцем, перенес ее в спальню, переодел в пижаму и укрыл одеялом. Следующий час я провел, подметая осколки стекла и отмывая горячей мыльной водой стены и полы; наводил порядок в этом хаосе. Мне вспомнился тот поздний вечер в квартире Изабель, когда я так же убирал за ней. Стараясь не слишком пугаться крайностей ее послеродовой депрессии. Желая творить добро. Опасаясь возможности неминуемой потери. Используя тщательную уборку тогда и сейчас как способ подавить свою тревогу.
Винное пятно на стене нашей гостиной никак не поддавалось. Оно требовало «усиленной полировки», но я как одержимый бросился его оттирать, раздевшись до футболки и боксерских трусов, чтобы не испортить костюм. Когда все снова приобрело более или менее приличный вид, я принял очень горячий душ и налил себе оставшиеся бокал или два из бутылки вина «Пойяк» 1979 года, которую не добила Ребекка. Обмякший, я сидел в кресле и думал: это одно из плохих предзнаменований грядущих событий.
В гостиной стоял раскладной диван, и, приготовив себе спальное место, я отрубился на четыре часа, затем встал и вернулся в нашу спальню. Ребекка все еще лежала бревном поперек нашей кровати, тяжело дышала, но не проявляла никаких признаков возможных медицинских проблем. Я принял душ, оделся на работу, выпил много кофе и оставил записку: Позвони мне… я люблю тебя. Однако по дороге в офис ужасная мысль овладела мной: неужели мы обречены как пара?
Звонок раздался около полудня. В голосе Ребекки звучало не только похмелье, но и глубокое потрясение.
– Я совершила какую-то глупость?
– Ты имеешь в виду, что не помнишь, как швырнула что-то сычуаньское и бокал вина в стену, прежде чем тебя вырвало и ты отключилась на полу?
Долгий всхлип на другом конце провода.
– Я такая дрянь.
– Ты просто сама себе злейший враг. Что случилось?
– Один из партнеров вызвал меня в свой кабинет в конце рабочего дня и сказал, что моя воинственность в отношении сотрудников фирмы выбивает всех из колеи. И на совещании в тот же день было принято решение отпустить меня немедленно с сохранением полного оклада до конца года… когда мне все равно пришлось бы уйти.
– И это была причина, чтобы напиться до одури и расписать стены квартиры чудесным вином и едой из ресторана «Счастливая долина»?
– Я обращусь за помощью к специалисту.
– Тебе решать.
– Ты ведь не бросишь меня, правда?
– Мы можем поговорить об этом позже? – предложил я.
– Мне нечего сказать. За исключением одного: я глубоко сожалею.
В тот вечер, когда я вернулся домой, Ребекка едва не швырнула меня в постель. Я отдался этому варварскому сексу. Потом она уткнулась лицом в мое голое плечо и сказала:
– Это больше никогда не повторится.
Ребекка выполняла свое обещание… еще несколько лет. Не давая мне повода подумать о том, чтобы направиться к двери с табличкой «Выход»… во всяком случае, не из-за такой сумасшедшей выходки. Поскольку это был разовый инцидент, я не собирался применять к ней методику «12 шагов»107. Или запугивать лицемерными угрозами. Когда Ребекка не впадала в хандру и токсический стресс, неизменно сопровождавший это состояние (как опасный попутчик), не обрушивался на нее, она оставалась на редкость деловой, смышленой, умной женщиной. К ее чести, она начала посещать психотерапевта. Бегала по три мили каждое утро. Ограничила потребление алкоголя двумя бокалами вина в день. Она получила новую работу, согласившись с тем, что это еще одна позиция, не связанная с партнерством, но та, на которой можно держаться бесконечно, если только не наделать глупостей. Я посоветовал ей продолжать поиски других вакансий, которые могли бы привести ее к статусной должности, о которой она когда-то так мечтала. Но теперь, после увольнения и того нервного срыва, подогретого «Шато Марго», она уже не стремилась как одержимая к заветной цели «П», партнерству. Тем более она решила, что пришло время забеременеть.
Какая-то моя часть всегда мечтала об отцовстве. Если бы Изабель позволила, я бы с радостью имел от нее ребенка… потому что в моих романтических представлениях ребенок – это высшее выражение любви между мужчиной и женщиной. А еще надо мной всегда нависала тень отца, который из-за печальных сложностей характера
