уже все равно. Эти люди не казались запуганными.
Все здесь… сильно отличалось от мест, где я бывала. Я некоторое время провела в вампирских пабах во внутреннем городе, недолго, исключительно из глупого подросткового любопытства. Они были грязными и непристойными, но все равно гораздо сдержаннее, даже если посетители пускались в разгул. Вампиры вели себя так, будто каждому чувству, каждому порыву требовалось время, чтобы выйти на поверхность. А люди? Они были искренними: громкие, экспрессивные и беззастенчивые.
Это поразило меня, показалось странным и необъяснимым. Моя человеческая природа была причиной того, что я всю жизнь старалась быть незаметнее. Для этих людей она была причиной гореть ярче.
Место было настолько глубоко чуждое, что я даже не сомневалась: как только мы переступим порог, все замолчат и примутся на нас глазеть.
Этого не произошло.
Я покосилась на Райна, переведя ладонь на рукоятку меча в ожидании признаков жажды крови. При таком количестве потных людей, набившихся в такое маленькое пространство, запах крови должен был быть умопомрачительный. Но у Райна лишь слегка дернулся нос.
К его словам, что он сойдет за человека, я отнеслась скептически. Вампиров и людей отличали друг от друга далеко не только зубы и крылья – манера поведения была разной. Вампиры двигались как хищники: безмолвная грация и выверенная изящность. И у Райна, хотя он был необычный вампир, этого было в изобилии.
До тех пор, пока… не перестало.
В тот же момент, как мы вошли в паб, Райн… переменился. Изменилась манера стоять – стала чуть более расслабленной и скособоченной. Изменилась походка: шаги стали чуть петлять. Изменилась манера держать лицо – хищная неподвижность уступила расслабленной небрежности. Все в его облике стало чуть грубее, чуть менее утонченным.
И вот такой Райн действительно был человеком. Да, очень рослым – таким, с которым не каждый захочет связываться, но – человеком.
Он дернул подбородком, указывая в дальний угол зала, взял меня за руку и подвел к пустому столику за загородкой. Затем объявил, что принесет нам самое ужасное пиво в этом заведении, и ушел, не успела я ничего сказать.
Я с восхищением следила, как он прорезает толпу. Все в нем, начиная с того, как он мягко трогает людей за плечо, чтобы посторонились, до приветственного полукивка хозяину и походки вразвалочку, которой он вернулся к столу – с пивом в руке, – все было безупречно.
Он поставил передо мной немаленькую такую выщербленную кружку, полную пенистой грязно-коричневой жидкости, потом взял свою и юркнул на сиденье рядом со мной. Загородка была полукруглой, с шатким столом в центре. Райн занял примерно три четверти дивана. Он откинулся на стену, вытянул руки и ноги, запрокинул голову и стал пить большими глотками.
– Как же это классно! – с чувством произнес он, грохнув кружкой об стол. – Просто отлично.
– Впечатляет.
– Спасибо. У меня было много практики употребления ужасного алкоголя.
– Я не о том. – Я жестом обвела его с ног до головы. – Вот это все!
Он дернул бровью.
– Над внешним поведением я тоже много работал. Не думал, что ты заметишь.
Я хмыкнула и наклонилась к нему:
– Ты очень хороший актер, вот я к чему. Ты выглядишь таким…
– Человеческим.
– Да.
Он пожал плечами и сделал еще один глоток.
– Стараюсь.
– Может быть, я была права, что поначалу тебе не доверяла. У тебя слишком много разных образов.
– Так ведь они все – я.
Теперь была его очередь измерить меня «таким» взглядом – тем, который разбирал меня по косточкам.
– Выглядишь сейчас так, будто тебя втолкнули в клетку со львами. Признайся, рука на мече?
Я отдернула пальцы с рукоятки меча, висевшего у меня на бедре, и положила ладони на стол.
– Нет.
– Орайя, тебе ничего не грозит. Расслабься.
Это могло прозвучать снисходительно, но его голос был неожиданно нежным.
«Тебе ничего не грозит».
Я не могла вспомнить, когда мне последний раз говорили эти слова. Начать с того, что они никогда не соответствовали истине. И как ни странно, хотя эти люди были намного менее опасны, чем окружавшие меня каждый день хищники, здесь я чувствовала себя более незащищенной, чем когда-либо.
Я оглядела зал.
– Ты часто ходил в такие места? Когда был…
– Человеком? Да. Часто. – Его глаза скользили по залу. – Правда, они выглядели тогда совсем иначе. Много времени прошло.
– Сколько?
Пауза.
– Пару сотен лет.
Он сказал это совершенно обыденно, но я узнала эту паузу. Это была та же пауза, которую сделала я, когда он спросил меня, как давно я хожу в человеческие кварталы. Он точно знал, как давно это было – сколько лет, дней, минут.
– Но я до сих пор регулярно хожу. Порой вампиры слегка меня утомляют.
– Тебе ее не хватает? Человеческой природы?
Только после того, как этот вопрос слетел с моих губ, я поняла, насколько он личный. Я решила, что Райн не станет отвечать. Он молчал, глядя, как посетители смеются и пьют.
– Я скучаю по солнцу, – сказал он наконец.
И на мгновение у него появилось то же самое выражение лица, как в тот день, когда я вернулась в апартаменты на рассвете и увидела, что он смотрит в окно, хотя уже давно должен был наступить момент, когда свет начал есть кожу.
Не знаю, почему я почувствовала желание уйти от этого неудобного вопроса, словно ткнула в рану. Я попробовала пиво. Рот наполнила плотная горькая жидкость. Я скривилась, и Райн рассмеялся.
– Фу! – воскликнула я. – Это же омерзительно!
– Омерзительно и восхитительно.
– Просто омерзительно.
– Принцесса, у вас нет вкуса.
Я невольно хихикнула. Может быть, он был прав, потому что я сделала еще один глоток.
– Мише, наверное, тоже раньше была человеком, – заметила я.
Теплая улыбка расплылась на его губах.
– Когда на нее смотришь, сразу понятно?
– Я не встречала другого такого вампира, как она.
– И я тоже.
– А это ты ее…
Тепло исчезло с лица Райна.
– Нет, – сказал он жестко, чтобы оборвать вопрос и пресечь любое продолжение темы, затем сделал долгий глоток.
Я наблюдала за ним пристальнее, чем предполагала.
Райн говорил, что выбрал меня союзником, потому что я ему любопытна. И мне не хотелось признаваться, даже самой себе, что и мне он был любопытен. Мне очень давно не хотелось разузнать о ком-то побольше, пусть даже лишь из-за того, что он такой непонятный.
Он опустил кружку – уже почти пустую, и мы сидели молча, разглядывали посетителей.
Наконец я спросила:
– Зачем ты пошел на Кеджари?
Такой само собой разумеющийся вопрос, но ни один из нас еще
