– О, Господи! Ну почему со мной постоянно что-нибудь да происходит?! Постоянно случается какое-нибудь дерьмо! Ну почему я не могу просто жить, как все нормальные люди? Вот почему?
– Тише!
– Что, тише?! Что мы делать-то теперь будем, а?! Мы ж точно теперь утонем, ты понимаешь, или нет?! А я даже замужем не была!
– Перестать кричать и просто прислушайся!
Я сразу затыкаюсь. В полнейшей тишине кроме гула океана и отдалённого сигнала маяка довольно чётко слышится «Цыррррр, Цыррррр, Цыррррр».
– Это… сверчки? – спрашиваю шёпотом.
– Судя по звуку… они.
– Мы не отплыли от берега слишком далеко, да?
– Похоже на то.
Я бросаюсь расстёгивать молнию входа в палатку, и мы едва не переворачиваемся.
– Стоп! – одёргивает меня Лео. – Вначале нужно распределить вес! Иначе перевернёмся.
Он отодвигается к противоположной от входа стенке палатки, но ложится чуть ближе к центру, потому что весит больше меня. Я расстёгиваю дверь и выглядываю наружу. Ночь хоть и тёмная, но Луна освещает всё вокруг, как фонарь. Я сразу нахожу берег и облегчённо выдыхаю.
– Берег метрах в тридцати, но нас относит и довольно быстро, – сообщаю Лео данные разведки. – Что делать будем?
– Ты плавать умеешь?
– Да… немножко.
– Плыви к берегу. Доберёшься до машины, переоденешься и сможешь поехать за помощью. Мы проезжали яхт клуб километров пятнадцать-двадцать до пляжа, помнишь?
– Я не оставлю тебя.
– Лея, другого выхода нет!
– Я оттащу матрас с палаткой к берегу, – докладываю свой план и опускаю ноги в ледяную воду.
– Тебе сил не хватит! Не теряй время, плыви к берегу, пока до него ещё можно доплыть!
– Нет. Я не оставлю тебя.
– Лея! Делай, что говорят!
Я соскальзываю в воду целиком и вскрикиваю от обжигающего холода. У меня даже в глазах темнеет и дыхание перехватывает на пару мгновений. Плыть я могу только одной рукой, потому что второй нужно удерживать матрас.
– Лея! Рано или поздно мой телефон поймает американскую связь! Бросай чёртов матрас и плыви к берегу!
Я знаю, что, если брошу его, больше никогда не увижу. Он погибнет, это точно. И мне даже наплевать на то, как я потом буду жить с мыслью об этом, в данный момент я просто не способна сделать то, что он мне велит. Изо всех сил стараюсь плыть и тащить за собой матрас, но в моём распоряжении только одна рука, и мы, похоже, в лучшем случае стоим на месте, а в худшем, скорее всего, хоть и медленно, но всё-таки двигаемся в противоположном от берега направлении.
Внезапно наш плот накреняется и едва не переворачивается. Я слышу один внушительный «бульк» и понимаю, что Лео тоже в воде.
– Давай на ту сторону! – командует.
– Ты что! Сдурел? Что мне потом делать с твоей спиной, если прихватит?
– Иди на ту сторону матраса! – повторяет, чуть ли не сквозь зубы.
Как только я послушно перехожу к противоположному углу, он снова командует:
– На счёт «раз-два» одновременно!
Я, конечно, сразу соображаю, в чём его план и послушно выполняю.
Мужская сила, это всегда мужская сила. Даже если она подпорчена травмой, её всё равно всегда больше, чем женской. Она решает проблемы, отводит опасность, выручает из беды и двигает матрас в нужном направлении, а не барахтается беспомощно. Мы плывём. Не так быстро, как хотелось бы, но двигаемся к острову, а не от него.
– Не болит? – спрашиваю я мужчину.
– Нет.
Через пять минут снова спрашиваю:
– Точно не болит?
– Точно.
Но лицо его перекошено. Мне видно, потому что я женщина, и в отличие от мужчин, умею всё видеть, даже когда темно. Даже если бы сейчас не было лунного света, я всё равно бы знала, как ему больно. Чувствовала бы.
Лео выбирается на каменистый выступ на берегу первым, я затаскиваю матрас вслед за ним. Он сразу ложится на спину, и по его немного согнутым в коленях ногам я определяю, как сильно напряжено его тело. Аптечка в палатке.
– Таблетки или инъекция?
– Съесть или надругаться…
– Что?
– Анекдот вспомнил. Хочешь расскажу? Про медведя…
Я даже язык прикусываю, чтобы не накричать на него. Потом быстро соображаю план.
– Рассказывай, – говорю.
– Как-то раз… один очень гордый мужик… набрёл на берлогу медведя в лесу. Медведь его спрашивает: «Съесть или надругаться?». Само собой… «Надругаться». Как только медведь закончил… своё грррязное дело, мужик рванул домой за ружьём. Прибегает к медведю, стреляет, а ружьё даёт осечку. «Съесть или надругаться?» – спрашивает медведь. «Надругаться».
Я обрабатываю руки, надеваю перчатки, набираю в шприц раствор. Лео, невзирая на боль, не сдаётся:
– … всё кончено. Мужик прибегает домой, откапывает в саду свои армейские гранаты, возвращается в лес, забрасывает все тридцать штук медведю в берлогу, да так, что целый каньон разворотило.
Я прокалываю кожу, за ней вену, на мгновение замираю, чтобы почувствовать его кровоток.
–… «Получи с..ка!» плюёт мужик на могилу медведя. И вдруг кто-то кладёт ему на плечо лапу: «Я знал, что тебе понравится!».
Вынимаю иглу, прикладываю тампон с антисептиком к коже.
– Что? Не смешно?
– Очень смешно, – говорю. – Оцени степень боли от нуля до десяти.
– Это зачем?
– Надо.
– Шесть.
Через десять минут тоже «шесть». И через двадцать, и через тридцать. Через час «пять».
– Вот же дерьмовое дерьмо… – стонет Лео.
– Что, Бэтмен, всё ещё больно?
Он только кривится и дышит тяжело и натужно. Обычно после введения препарата ему становится легче уже в первые пятнадцать минут. Я даю ему помучиться ещё десять минут, потом предлагаю:
– Давай ещё один?
Лео молчит. Опиоиды, которые я ему вкалываю, вызывают зависимость. Никогда бы не подумала, что когда-нибудь собственноручно буду регулярно вводить наркотики человеку, к которому испытываю…
– Лео… я должна признаться тебе кое в чём.
– Давай! Жги…
Он тут же поворачивает голову, чтобы видеть мои глаза. Ему хоть и больно, но это не тот приступ, который лишает его сознания – я уже научилась их классифицировать по его поведению и затем определять, что колоть и когда. В последнее время я всё чаще давала ему обезболивающее, не вызывающее зависимости – средство, которое вводят внутривенно послеоперационным пациентам. В сочетании с препаратами, снимающими спазм и напряжение, эффект был тот же, что и при введении опиоида.
