внезапных визитов, прислал бы вестника сам. Значит, смотритель. Интересно, сам по себе или опять с этой ужасной «начинкой», которая заставила умереть от ужаса безобидного постельничего Ирхая и старого Кастаса?
— Досточтимому воителю доброго здравия, — прихохатывая, перешагнул через порог толстяк Тепу. — Заботы о благоденствии Текана морщинят лоб воеводы?
Квен относился к толстяку равнодушно. Конечно, он, как и прочие, не испытывал умиления от его хохотливого говорка, от вечно влажной и красной лысины, от обвисших щек и толстого живота, которого не мог скрыть даже черный балахон, от бронзового диска смотрителя с двенадцатью отметинами Храма Пустоты на груди, о который тот, судя по всему, вытирал сальные пальцы, от вечного запаха перекисшего пота, но Квену ли было досадовать на маленького человека с большой властью, если его эта власть не цепляла никаким образом? Наоборот, именно вечный страх луззи — да и не только луззи — перед ушлыми храмовниками позволял держать в узде чернь.
— Мои заботы тебе известны, — ответил Квен.
— Как же, как же, — закивал Тепу, высморкался в рукав и примостился на узкой скамье для просителей. — Знаю и сам забочусь о том же.
— Ты сейчас один или со спутником? — поинтересовался Квен.
— Ты о… — Тепу вздрогнул, изогнулся, насколько позволял ему живот, и прошептал: — Ты о Тамаше? Сейчас один. Не уверен, что он, а точнее, Пустота его глазами не следит за каждым моим шагом, но тяжести я не чувствую, значит, сейчас его здесь нет. Когда он приходит, у меня словно брюхо наполняется дробью для ружей правителя Текана.
— Кто он? — спросил Квен. — Правитель Пустоты?
— Что ты! — замахал ручками Тепу. — У Пустоты нет правителя. Пустота всеобъемлюща и вездесуща. Она сама правит собой и нами. Но ей требуются слуги. Я думаю, что Тамаш — это один из ее слуг. Может быть, главный над ними. Или один из главных. Что удивительного в том, что она послала его к нам? А разве иша, когда становится правителем Текана и клянется следовать законам Пустоты, сам себя не называет ее слугой?
— Я не иша, — вздохнул Квен. — И уж точно ничем не могу тебя порадовать. Кир Харти пока не найден. Ловчие идут по его следу, но он пока не найден.
— Знаю, — закивал Тепу. — Нет у меня никаких известий об этом последнем из клана Зрячих, но я бы по твоему лицу, досточтимый воитель, догадался бы, что этот Сакува отловлен.
— А если он погибнет? — сузил взгляд Квен. — Если последний из Сакува погибнет где-нибудь на дороге? Если его загрызет дикий зверь? Или ему перережут горло в каком-нибудь трактире? Тогда Пустота узнает об этом? Узнает ли она о том, о чем не узнаем даже мы сами?
— Понятно-понятно, — залопотал Тепу. — Сложный вопрос, очень сложный вопрос. Ты ведь спрашиваешь о Пагубе, так? Мол, кто-то придавит этого гаденыша где-то под кустом, прикопает его, мы о том не узнаем и не сможем отнести на хранение в Храм Пустоты нужную пару ушей. И что же получится? На Салпу накатит Пагуба, а причины-то для нее и нет! Не так ли?
— Примерно так, — хмыкнул Квен. — Предположим, что ты доложишь своему Тамашу, что Кир убит. Поверит ли он тебе? Я так понимаю, что десять лет назад он поверил?
— Десять лет назад он поверил не мне и не моему предшественнику, — зачесался Тепу. — Просто равновесие восстановилось. Улеглось все вроде. Уж не знаю как. А теперь равновесие нарушилось. Да, дорогой Квен, этот щит — как та крупинка, что одну чашу весов опускает, а другую поднимает.
— Знать бы еще, что бросить на другую чашу, чтобы восстановить это самое равновесие, — пробормотал Квен.
— Не надо бросать, — захихикал Тепу. — Снять надо. Кира этого и снять.
— А если его снимут без нашего ведома? — сложил руки на груди Квен. — Все-таки ответь мне, смотритель. Может ли случиться Пагуба без причины?
— Ничего не бывает без причины, — замотал головой, под которой на первый взгляд вовсе не было шеи, Тепу. — Вот возьми доносы. Все ли они правдивы? Нет! Они все или почти все выдумка! Тогда получается, что нельзя верить доносам? Нет! Им нужно верить, ведь иначе получится, что и дробилка молотит зазря! Ну вот посмотри. Пишет кто-то донос, что его сосед колдует. Или что соседка раскидывает камни перед домом, кружится, вытанцовывает что-то. Опять же, к примеру, доносит, что такой-то и такой-то оружейник отошел от канона, поменял что-то в священном устройстве ружья, решил что-то улучшить.
— Ну насчет оружейников ты зря, — нахмурился Квен. — Их можно счесть по пальцам двух рук, даже вместе с теми, кто изготавливает порох, и ни один их шаг не производится без внимания смотрителя. К каждому приставлен балахонник, что обмеряет каждую часть нового ружья, следит за порядком действий, даже за тем, во что одет мастер!
— Ну я бы не был столь беспечен, — рассмеялся Тепу. — Да, оружейников пока что в моей дробилке не было, хотя мне и хотелось распять на помосте у Храма Пустоты некоторых из них. Уж больно горды и заносчивы. Растянуть веревками крест-накрест нога-рука, нога-рука. Прихватив за запястья и за лодыжки, притянув голову ременной петлей, чтобы не расколотил сам себе затылок, а потом уже молоточком, молоточком, молоточком. Медленно пройтись по пальчикам, по ладошкам, по голеням, — и так до груди, до паха, пока в месиво не превратится. А там уже, как водится, угольков на брюшко, да лекарским дымком в ноздри, чтобы не отправился в Пустоту раньше времени. Чтобы лежал, все чувствовал и вдыхал запах жаркого, которое из него самого и готовится. А?
Тепу захихикал, переплетая толстые пальчики, но Квен ничего ему не сказал в ответ. То, чем время от времени занимались храмовники, его не радовало. Другой вопрос, что с чернью иначе нельзя. Хотя можно ведь было обойтись плетьми? И плетьми можно засечь человека до смерти.
— Ну ладно, — махнул ручкой Тепу. — С оружейниками в другой раз. А вот с теми, кто колдовством занимается, по-другому нельзя. Только на помост, только на помост. Так вот я о доносах. Конечно, большая часть из них вранье. И ты, досточтимый Квен, сам об этом знаешь. И наше следствие — тоже вранье. Когда тебе отстукивают молотком пальцы, признаешь все, что угодно. Но дело-то не в том. Кровь и муки — суть пища Пустоты, влага для бездны. Мало крови и мало мук — и вот она, Пустота, сама приходит за своей пищей. И начинается Пагуба. Так что лучше распять сотню невиновных, чем упустить одного виновного. Или ты думаешь, что поимка
