не орочонское. Мы приучились только приношение духу здесь делать.
Мы подошли к бурхану, бросили по монетке в валявшуюся уже там мелочь и пошли к машине. Больше тут делать было нечего, а что нас ждало впереди, не скажут ни Будда, ни Христос, ни Мишкины духи…
– Ты же поговорить все время хотел.
Мишка достал телефон. Но я отрицательно покачал головой.
– Нет. Я передумал, не будем сейчас светиться. Остановимся у твоего знакомого, осмотримся, тогда будет понятно, можно звонить или нет.
– Правильно, однако.
Он спрятал мобильник. Я подумал, что, если меня жизнь будет почаще заталкивать в такие передряги, я начну вообще хорошо соображать. Еще несколько дней назад я бы лихорадочно начал названивать всем, желая узнать новости.
На отвороте с трассы, где стояла проржавевшая стела с большим плакатом, мы остановились, я хотел, чтобы Мишка сам сел за руль. Не люблю, когда под руку кричат, что ты опять заехал не туда, нам надо было на другом перекрестке сворачивать. Ну и прочее тому подобное. Пока Мишка курил, я тоже походил вокруг, размял ноги. Желтый бульдозер на плакате и мужик в комбинезоне и брезентовых рукавицах были знакомы мне с детства. Как и надпись, сообщавшая, что мы въезжаем в поселок золотоискателей Прииск Маликовский. Если не сворачивать, ехать по трассе прямо, то до Подгорного не больше восьми километров. Если нас и ждут, то только перед въездом в райцентр, до прииска мы доехали, не встретив ни одной стоявшей машины. В поселке где-то уже гудела машина, с ближней окраины в поле брели коровы. Вокруг продолжалась обычная жизнь, и я подумал, что вся эта обычная жизнь идет мимо меня, параллельно моей жизни, почти не соприкасаясь.
Изба орочона, у которого мы должны были остановиться, находилась на самом краю поселка, почти у самого кладбища. Мишка засмеялся.
– Во, видал, какое место хорошее. Если что – далеко нести не надо.
– Мишка, ты достал со своим юмором висельника.
– Не, а я чо? Я правду сказал, – скаля зубы, ответил орочон.
Мы остановились у ворот, и Мишка пошел в дом. Я смотрел и не верил, что тут живет эвенк – крепкий, не покосившийся забор, выше моего роста. Мощные, из толстых плах, ворота; калитка из подогнанных, без щелей досок. Тут не было новомодного забора из сайдинга, крыша тоже крыта почерневшим от времени шифером, но все вокруг было ухожено и чисто. Блин, совсем не так я представлял избу друга Мишкиного деда, думал, будет невзрачная развалюха, ни двора, ни забора – некуда «Ниву» спрятать.
Я привык, что в большинстве своем дома у них именно такие, даже новые – те, что дает коренному вымирающему народу администрация. Лесные жители, пропитанные духом кочевья, они так и не приняли стиль оседлой жизни, поэтому, наверное, их дома всегда выглядят как временные жилища.
Калитка опять открылась, появился Мишка, и вслед за ним вышел хозяин; я взглянул на него и сразу все понял – друг Мишкиного деда не был чистокровным эвенком. Это был явный метис, при этом смешение кровей дало такой своеобразный облик для этого человека, что я только подивился фантазии природы. В калитке старого деревенского дома стоял Морган Фримен – коричневое, с отметинами оспин лицо, большие блестящие глаза и седая короткая бородка. Вот только улыбка подкачала – среди полного рта золотых коронок светились всего несколько своих зубов. Рост тоже был совсем не орочонский, Мишка рядом с ним смотрелся подростком. Похоже, из всего орочонского у него была только фамилия – Наиканчин. То, что имя и отчество – Роман Иванович – русское – это было понятно и привычно.
Я вышел из машины и поздоровался:
– Доброе утро!
– Доброе!
Морган Фримен показал всю ширину своей золотой улыбки. Это было так заразительно, что я тоже заулыбался. Он толкнул Мишку.
– Открывай ворота, загоняй машину, ты все здесь знаешь. Раз хотите, чтобы про вас не знали, шевелитесь быстрей. Я пойду, чайник поставлю.
Пока мы возились во дворе: открывали, закрывали ворота; загоняли машину за дом; укрывали ее брезентом – я понемногу привык и перестал удивляться. Обычный двор, обычная изба, если не знать, что хозяин орочон. Но главная неожиданность ждала меня в самом доме – я даже подумал, что это перебор, не может такого быть на самом деле – везде, по всему дому самодельные навесные полки были забиты книгами.
– Дядя Роман у нас ученый, – заметив мой взгляд, пояснил Мишка.
– Блин, Мишка, скажи, ты сколько книг после школы прочитал? – не выдержал я.
– Я их и в школе-то не читал, – заржал тот.
Я только хмыкнул – вот то-то и оно…
– Еще он шаман, – добавил Мишка, словно говоря о чем-то самом обыденном.
Я, конечно, знал, что у эвенков есть шаманы, они были всегда, даже в годы самой ярой советской власти, но сам я ни разу не встречал такого. И, кроме того, этот дядя Роман совсем не тянул на эту роль – я никак не мог представить его в расшитых бисером шкурах, камлающим у костра. Не та у него внешность.
Когда мы сели пить чай, хозяин, похоже, заметил мои удивленные взгляды.
– Да, Коля, вот такой вот орочон. Видишь, совсем прирученный. Только ты не смотри на это, это все делает вторая половина моей крови – отец немец был по национальности. А настоящая моя душа там. – Он кивнул за окно. – В тайге. Я только там и живу, когда ружье в руках да зверь через кусты ломится.
Орочон отодвинул кружку и внимательно взглянул на меня.
– Вижу, что вы устали, но перед тем, как ляжете спать, расскажите мне все. Только тогда я смогу помочь. Всю правду.
Я удивленно взглянул на Мишку – мы так не договаривались, я даже ему не рассказываю все, а тут совершенно незнакомый… Да к тому же какой-то не такой, как все.
Мишка, уставившись в свою кружку, тихо сказал:
– Коля, расскажи. Он никому нас не выдаст, мы дяде Роману все доверяем.
Однако это для меня был совсем не аргумент – если такова цена за гостеприимство, то я найду другое место, где спрятаться. Можно пожить и не в самом поселке – вокруг Подгорного сплошная тайга.
Хозяин, похоже, почувствовал мое состояние.
– Коля, ну-ка не взбрыкивай. Я вас, Гурулёвых, сто лет уже знаю и знаю большинство ваших тайн, но, кроме меня и вас, про это никто не узнает. Я ведь и с твоей бабкой близко знаком, и мы с ней даже были друзьями.
Вот это
