знакомое название, которое я слышал еще в Корее. Турагент сообщил, что официальные представители парка в данный момент отсутствуют, поэтому в настоящее время въезд туда иностранным туристам запрещен. Тогда я спросил о равнинных гориллах, которых как-то раз тоже показывали в «Царстве животных», и национальном парке Кахузи-Биега. Однако на это он тоже ответил, что сейчас иностранцам въезжать туда нельзя.
Я не мог в это поверить. Впервые в жизни я уехал так далеко, и теперь получаю отказ? В таком хорошем агентстве мне не могут организовать поездку к гориллам?
Я попробовал другой подход. Искренне объяснил, почему ехал из Кореи, чтобы посмотреть на горилл, но цвет его лица стал меняться на глазах: агент то бледнел, то краснел. Как только я закончил, он встал и начал кричать, но понять его я не мог. Этот громкий монолог, произнесенный на местном африканском языке с примесью французского, озадачил меня.
Я тоже вскочил, размышляя, следует ли и мне рассердиться. Я абсолютно не понимал, почему он так разозлился и что вообще происходит. Я подумал, что, возможно, допустил какую-то культурную ошибку. Но на этом мой визит подошел к концу. Двое крепких темнокожих мужчин подхватили меня под руки и выставили вон. Но это было только начало.
В тот день я посетил еще три агентства, и из всех меня выгнали. Где-то злились, где-то смеялись, а где-то молчали. Я был по-прежнему далек от горилл и, расстроенный такой несправедливостью, завершил этот странный день, залпом выпив коктейль в баре отеля. Мне хотелось вернуться в Сеул, но я уже зашел слишком далеко, чтобы сдаться.
Ничего не изменилось ни на следующий день, ни через день. Я, сам того не понимая, превратился в главное посмешище Конго. Я одно за другим посетил все турагентства, которые мне назвали на стойке регистрации отеля, пока не осталось лишь одно. Чувство свободы от того, что Компании сюда не добраться, и странная вера в то, что стоит мне лишь увидеть горилл, и все будет хорошо, медленно растворялись в душном африканском воздухе. Мне уже не хотелось увидеть горилл так же отчаянно, как раньше. Они, помаячив передо мной, насмешливо скрылись из виду. Добрая негритянка из последнего турагентства сочувственно сказала:
— Туристические агентства здесь не для путешествий. Возвращайтесь в свою страну.
Я вычеркнул из списка последнее турагентство. Больше идти было некуда. За домами, где жили иностранцы, садилось солнце. Засунув руки в карманы, я поднял голову и посмотрел на африканское небо. Что я могу делать, кроме как работать в Компании? Я больше ничего не умел — только планировать естественные смерти. И какого черта я сюда притащился?
Солнце село. Я шел мимо роскошных особняков — наследия колониальных времен. Дневная жара спала, и стало довольно прохладно. Передо мной возникла проблема, которая заключалась в том, что я понятия не имел, куда мне идти. Я даже не мог вспомнить, в какой стороне находится мой отель, — чего уж говорить о гориллах. Я впервые самостоятельно принял решение — и вот чего добился. В конце концов я оказался не более чем марионеткой. Вдруг рядом со мной остановилось такси. Такое теперь можно увидеть только в фильмах восьмидесятых. Машина выглядела очень старой, на ее двери красовалась надпись «такси», но по крайней мере она была на ходу. Водитель поинтересовался:
— Такси?
Он напоминал добродушного мясника. Рядом с ним на пассажирском сиденье расположился темнокожий мужчина средних лет в очках. Он выглядел очень умным. Я открыл заднюю дверь. На заднем сиденье я увидел еще одного конголезца, чей возраст не угадывался. Он был очень худым и выглядел так, будто умирает с голоду. Это такси напоминало маршрутное: в Сеуле такое обычно вызывали, чтобы добраться домой после попойки. Однако попавшиеся мне попутчики не были похожи на пьяных клерков, которых можно встретить в сеульском такси. Причин не сесть в него я не нашел: я не знал, где нахожусь и куда мне ехать. Я залез в машину, закрыл дверь и назвал свой отель. Машина тронулась. Трясясь на заднем сиденье, я почувствовал, как на меня уставились три пары глаз. Внезапно я понял, что оказался не в том месте не в то время. У меня выдался достаточно длинный день, но теперь стало ясно, что на этом он не закончится.
Троица
По очень субъективному мнению, одна из самых интересных пословиц в мире гласит, что осознание всегда приходит слишком поздно. Правда. Будь то великая мысль, которая может спасти человечество, пустяковая мысль, которой ты спасешь себя, или всего лишь выбор лапши на обед. Может быть, потому, что, в конце концов, неудачи и бедствия преподают нам некоторые уроки. Иногда, чтобы человек пришел в себя, его нужно хорошенько встряхнуть.
Когда машина ускорилась, пассажир в очках снова посмотрел на меня. На прекрасном английском он спросил, кто я по национальности. Тем временем худощавый, который сидел рядом со мной, что-то достал из кармана. Я подумал об индийских ассасинах. Один отвлекает, другой душит, третий — ведет машину. В этом даже было что-то волнующее: древнее индийское искусство грабежа, навык которого передавался из поколения в поколение на протяжении сотен лет, теперь продолжает свою жизнь в Африке. Я ответил, что живу в Корее. В тот же момент я почувствовал, как моего виска коснулось что-то холодное и металлическое. Щелк. Курок пистолета. Я тут же вспомнил предупреждение турагента, который показывал мне статью с Lonely Planet. Я представил, что сейчас он со своим компьютером сидит между водителем и незнакомцем с переднего сиденья, всем видом показывая: «Ну, что я вам говорил?» Я пытался себя как-то подбодрить. В Корее такого со мной никогда бы не случилось; сейчас же даже мой инстинкт самосохранения, казалось, готов был умереть от страха. Дуло пистолета было невероятно холодным. Может, в груди у этого худощавого мужчины спрятан маленький холодильник и он всегда охлаждает пистолет, чтобы потом пугать им болванов-иностранцев? Я сглотнул. Звук получился необычайно громким.
— А теперь медленно доставай все, что у тебя есть. Спрячешь что-то — убьем, — сказал бандит на переднем сиденье, поправляя очки. Внезапно мне захотелось рассмеяться. Когда я учился в школе, то же самое мне однажды сказал старшеклассник, который хотел отнять у меня двести вон: «По удару за каждые десять вон».
Отличие состояло лишь в том, что теперь слова прозвучали на английском языке. Может, между грабителями существует глобальная связь и все они обязаны прослушать специальный курс лекций? Правда, старшеклассник представлял из себя гораздо менее опасного преступника, чем вооруженный грабитель из Конго.
Я медленно достал из кармана
