со всеми, и с гетманом, и с немцами, и с большевиками, и с нами.
— С нами — это с кем?
— Свободными людьми, анархистами. Я кому все это только что объясняла? Вот приедем в Гуляйполе — увидишь, что такое настоящая свобода. Там у них председатель Совета — вот такой мужик! — Маня подняла большой палец вверх. — Организовал коммуну, вооружил ребят, все у него четко, справедливо, но главное — свободно. Нестор Иванович, — Маня улыбнулась, вспоминая. — Настоящий анархист, начнет рассказывать о том, какой мы мир построим — заслушаешься. Погоди, сама увидишь.
— И со всеми этими вартой-петлюрой вы воюете?
— Не «вы», а «мы». Ты, девушка, теперь точно такой же боец, как и мы все. Привыкай и хватит уже.
Маня хлестнула коня и с гиканьем унеслась далеко вперед.
«Черт, забыла у нее спросить про Одессу, может она что-то про родных моих знает», — подумала Дита.
— Так ты и на машинке печатаешь? — изумился Махно. — Ну, здорово! Будешь у нас в Совете делопроизводителем, а то мы тут зашиваемся без толковых людей. И детишек сможешь учить?
— Смогу, — кивнула Дита. — Только я не хочу на машинке печатать. Я хочу воевать. Наделопроизводилась.
— Нет. Вояк у меня полна волость, а надо будет — и вся Украина. А грамотных людей вот как не хватает!
— Я понимаю, Нестор Иванович. Но я хочу делом заниматься, а не по клавишам стучать.
— А сейчас самое то дело — это детей наших учить, да работе Совета помогать. Стрелять дело нехитрое. И не бабское.
— А Маня? — кивнула на подругу Дита. — Ей можно, а мне нельзя?
— Я тебе говорила, Нестор, — встреяла Маня. — У нее тут…
— Да помню я. Только революция — это не месть…
— Ага, революция — это свобода! И где же эта ваша свобода? — возмутилась Дита. — Почему человек не может свободно выбрать, чем ему заниматься? Разве анархисты заставляют людей делать что-то против их воли?
— Ты посмотри на нее, какая подкованная! — восхитился Махно. — А ты главный лозунг анархистского общества знаешь? Не знаешь. А я тебе скажу: от каждого по способностям, каждому по потребностям. А способность твоя — в твоей грамотности, так что будь любезна…
— Откуда вы знаете мои способности? Вы, вообще, знаете, как я стреляю?!
Махно расхохотался.
— Ты? Да ладно тебе!
— Зря смеетесь, Нестор Иванович.
— Да? Ну, пойдем посмотрим. Смотри, если хитришь — не пощажу! Отберу винтовку, выдам пишмашинку — и весь разговор.
Втроем вместе с Маней вышли из избы, в которой располагался Совет Гуляйполя, отправились за околицу села. Махно шагал удивительно споро для своего небольшого роста, время от времени встряхивая копной волос и улыбаясь. Видно, предвкушал веселье. Винтовка натирала девушке плечо, тяжелая все-таки это штука. И стреляла она из винтовки не так хорошо, как из пистолета. Но теперь уже самолюбие не позволило бы пойти на попятный. Да она и не пошла бы. Нет, не пошла.
Мане тоже, видно, не очень нравилась вся эта история. Может, и правда, лучше бы девчонке в сельсовете работать и детей учить? От греха…
Вышли на лужок за калиткой последней хаты, председатель сельсовета отсчитал от ближайшего граба тридцать шагов, обернулся к Дите:
— Три патрона. Если хоть один попадет в дерево — отпущу в отряд. Стрелять стоя. Идет?
— Нестор, у тебя других забав нет? — тихо спросила Маня. Тот отмахнулся. Маня насупилась.
— Идет! — Дита вскинула винтовку, установила прицел, подняла, прижала к плечу. «Тяжелая, зараза! Ствол ходуном ходит. Но черта с два!»… Что «черта с два» она не успела додумать, придавила приклад посильнее, совместила, как учили, мушку с прорезью целика, затаила дыхание и плавно нажала на крючок. Только, видно, поторопилась и нажала недостаточно плавно. Приклад так сильно толкнул в плечо, что она чуть не отшатнулась, хорошо, что ноги расставила крепко. Знала, что громыхнет сильно, но все равно от неожиданности вздрогнула и дернула винтовку.
— Первый — мимо, — весело воскликнул Махно.
«Ладно. Еще два». Дита опустила винтовку, встряхнула руки, сбрасывая тяжесть, потом вновь прицелилась и выстрелила. От дерева отлетел кусок коры.
— Попала, — удивился Нестор. — Ладно, бісова дитина, уговорила! Слово есть слово.
— У меня еще выстрел, — упрямилась девушка, и, не ожидая команды, выстрелила. Дерево дрогнуло, закачалась крона, посыпались хлопья коры.
— Ну все, все, — хохотал Махно. — Доказала, слов нет! Кто стрелять учил?
— Вот она, — Дита показала на Маню. — Давненько, еще в Одессе.
Маня улыбнулась и промолчала.
— Добре, пошли назад, дел куча, а мы тут развлекаемся!
— Нестор Иванович, дайте ваш наган. Вы еще не проверяли, как я из револьвера стреляю.
— Все, поверил я тебе, шутки кончились, — Махно не сильно хлопнул девушку по плечу. — Поступаешь в распоряжение атамана Мани.
Атаман Маня согласно кивнула.
— Но учти, — весело добавил Махно. — Как вернетесь в Гуляйполе — я тебе машинку все же выдам, будешь документы печатать, никуда не денешься! Мне грамотные позарез нужны.
В конце декабря Махно и большевики заключили союз и сообща двинулись на Екатеринослав, вышибать оттуда петлюровцев. Атаману Мане было приказано выбить самостийников из окрестных сел, чтобы обезопасить армию от ударов во фланг. Готовились к походу быстро, серьезно. Как всегда в повстанческих армиях, основная проблема была с оружием и боеприпасами, так что важно было стремительно ударить по противнику, отобрав у него, пока не опомнился, все необходимое. Часть отрядов двинулась на восток, к Донбассу, Маня — на запад, в район Александровска, сам Махно с пятью сотнями пошел на северо-запад, брать город.
Дита так и не научилась лихо рубать шашкой, поэтому ее, как умелого стрелка, посадили на тачанку с пулеметом и поручили важное дело: прикрытие атаки на село, когда туда со свистом и гиканьем врывались верховые махновцы. Ошалевшие от неожиданности петлюровцы выбегали из хат, в чем были, часто в исподнем — свои атаки Маня назначала перед самым рассветом, когда сон особенно сладок и крепок. Вот тогда вылетевших на холод бойцов противника безжалостно рубили шашками, расстреливали из винтовок и револьверов, а тех, кому удалось вырваться из села, за околицей встречал пулемет Диты. Теперь ей даже странно было подумать, что когда-то она мучилась вопросом: сможет ли выстрелить в человека. Может. Убедилась. Главное, не считать их людьми, хотя, наверняка, у них были жены, дети, родители, в большинстве своем петлюровцы — такие же мобилизованные крестьяне, как и Манины бойцы. Но никто не заставлял этих «таких же» людей убивать и насиловать. Дита силой заставляла себя не вспоминать пережитый ужас, вздрагивала, когда понимала, что могла забеременеть, заразиться дурной болезнью, что ее могли искалечить, да
