class="v">Идут по земле пилигримы.
Когда незнакомец остановился, ожидая реакции на свою пафосную декламацию, Пашка продолжил, словно это была литературная эстафета.
Увечны они, горбаты,
Голодны, полуодеты,
Глаза их полны заката,
Сердца их полны рассвета.
За ними ноют пустыни,
Вспыхивают зарницы,
Звезды встают над ними,
И хрипло кричат им птицы…
– Недурно, недурно! Надо же, они еще помнят нашего Иосифа Бродского! Он был многолетним другом нашей семьи. Как тебе этот юноша, Николь? – Он обратился к своей спутнице. Та кивнула и мило улыбнулась.
– Нашего Бродского. – Уточнил Пашка.
– Вы его выперли из Страны Советов еще в семидесятые.
– Не моих жонглерских рук дело. Меня тогда еще не было. А хорошая поэзия не знает границ. Она принадлежит всему миру…
– Хм, циркач! Надо же! Неожиданно. Это как же должно было не повезти в жизни, чтобы решиться заниматься подобным ремеслом! Это насколько же надо ничего не уметь при такой светлой голове, чтобы торговать своим естеством!
– По поводу «естества», извините, не ко мне. Я не работаю мальчиком по вызову в Murray Hill или Midtown на Манхэттене. В других злачных местах вашего Нью-Йорка вы меня тоже не встретите.
Пашка, не скрывая, обиделся на сравнение его профессии с ежедневными заботами жриц любви.
– У нас в России это профессия! Достойная профессия, уважаемая. И прежде чем ее получить, не один год нужно репетировать! И не циркачами нас зовут, а артистами цирка. Мы не тело продаем – искусство! Вы что-то попутали, уважаемый. Простите. Всего вам доброго…
Пашка, сопя от обиды, – «Старорежимный говнюк!» – быстро покинул пятнадцатую палубу. Вечер был испорчен.
Глава сорок третья
Они снова встретились на закате следующего дня. Там же. Когда знакомая инвалидная коляска вкатилась на пятнадцатую палубу, Пашка тихо застонал от досады и направился к выходу.
– Добрый вечер, молодой человек! Вы вчера так скоро покинули нас! Темперамент, однако. Мы даже толком не познакомились. – Сидевший в инвалидной коляске в приветствии манерно прикоснулся к полям своей шляпы и сделал это не хуже Юла Бриннера из «Великолепной семерки». Он широко улыбался и был в этом неотразим. «Старый пижон!» – с невольным восхищением отметил про себя Пашка.
Николь приветливо улыбалась, но с каким-то извиняющимся видом, видимо, за вчерашнюю встречу и реплики своего спутника. Пашка вынужденно остановился. Представился. В голосе слышались нотки обиды.
– Павел Жарких! Жонглер. С вашего разрешения – артист цирка.
Сказал сознательно на английском, словно не желал общаться с этой парой на языке Пушкина и Толстого – много чести!
– Откуда такой славный английский? – Сидевший в коляске снисходительно усмехнулся, оценив ход, но не засчитав Пашке ни полбалла за попытку надерзить. Он предпочел говорить на языке Достоевского, Бунина, Тургенева.
– Плоды образования моей страны. Университетский диплом с отличием. Как видите, кое-что умею делать не только телом.
– Смотри, Николь! Он, оказывается, еще и злопамятный.
– Я зла не помню, я его записываю, чтобы не забыть.
– Надо же, еще и остроумный. Сколько достоинств! Ничего, если я с вами все же буду говорить на русском? – Он с усмешкой прищурил глаз, потянулся к внутреннему карману пиджака. Достал оттуда плоскую, обшитую кожей фляжку, поболтал ею перед ухом. Там что-то плескалось. Продолжая смотреть на Пашку, он отвинтил крышку и сделал глоток. Прикрыл в наслаждении глаза.
– Божественный напиток! Коньяк! Настоящий, французский! Желаете?
– Не употребляю.
– Напрасно, напрасно. Рекомендую.
– Воздержусь, – Пашка продолжал дуться. Его раздражала высокомерная, издевательская манера общения этого хлыща. Раздражало все. Его снисходительная красивая улыбка, неподражаемость вальяжно двигать руками, сопровождая слова. Так, между прочим, на лету демонстрировать свои энциклопедические познания, пристально впиваясь взглядом в собеседника. Тому ничего не оставалось, как ерзать и искать ответные слова, словно на экзамене у профессора. Раздражали даже белый костюм с такой же роскошной шляпой. Бесило все! Возможно, именно потому, что он выглядел во всем безупречно – глаз не отвести.
– С радостью представлюсь. Вам будет что вспомнить и кому-нибудь рассказать, с кем вас свела судьба. Честь имею! Петр Аркадьевич Гремяцкий! – Он вновь коснулся шляпы указательным пальцем. – Русский аристократ. Из княжеского рода Голицыных, по матери. По отцу – из рода Опочининых-Голенищевых-Кутузовых. О Голицыных в России вы наверняка наслышаны.
– Ну так, кое-что. «Не падайте духом, поручик Голицын, корнет Оболенский, надеть ордена…» – напел строчку известной песенки Пашка.
– Я так и думал, что именно этим ресторанным «шедевром» ваши исторические познания о Голицыных и заканчиваются.
Пашка прикусил язык, в который раз оцарапавшись о колючки слов и насмешливые глаза княжеского отпрыска.
– О Голицыных, слава Богу, много писано и зафиксировано на бумаге. При случае имеете возможность ознакомиться с историческими материалами в любой библиотеке мира. Интересней другая моя ветвь. Рассказываю вам все это ради собственного удовольствия и с надеждой, что услышанное останется в вашей памяти и памяти других. Я имею в виду род ярославских дворян Опочининых, которые сыграли немалую роль в российской истории. Один из наиболее видных его представителей – мышкинский помещик Федор Петрович Опочинин. Он был отягощен обязанностями обер-гофмейстера двора императора Николая I, являлся президентом гоф-интендантской конторы, членом Госсовета Империи. Мой пращур Федор Опочинин известен еще и тем, что женился на дочери фельдмаршала Михаила Илларионовича Кутузова, Дарье Михайловне. Так уж случилось, что многие мои предки бежали из России. Родители родились в Сербии. Оттуда перебрались в Америку. Тут родился я. Но ощущение родины, моей России, во мне живет. Это мой фундамент. Теперь о моей половине. Жена моя, Николь, родилась во Франции. Тоже из дворян, из ветви Романовых. Так ее назвали в честь последнего императора самодержца Российского Николая второго. Что Романовых, что Голицыных немало разбросано по свету. Все стараются как-то держаться в пределах досягаемости. Родная кровь все-таки, хоть и изрядно разбавленная временем. Вот такой урок истории, молодой человек. А вы со мной на английском! Ай-яй-яй! – Гремяцкий в очередной раз сделал неторопливый глоток из фляжки.
Глава сорок четвертая
– Какая интересная парочка у нас сегодня в гостях! – Синяя Птица Счастья, переводя дух, кивнула в сторону последнего ряда корабельного театра. – Особенно этот старый ковбой в белой шляпе. Колоритно! Она тоже ничего, сгодится.
– Это наши. Здешние. Из русских. Дворяне. Представь себе, она из рода Романовых, а он из Голицыных. Слышал о таких?
– А то! «Не падайте духом, поручик Голицын…» – начал было Рогожин, но Пашка его оборвал на полуфразе.
– Я так и думал, что именно этим ресторанным «шедевром» твои исторические познания
