заодно и её мамочки), Инна, взявшая трубку на правах лечащего врача, позволила себе слегка посвоевольничать:
– Антон Павлович, извините, что вмешиваюсь, но вы не могли бы навестить их? Элечка очень нуждается сейчас в моральной поддержке!
– Как приятно всё-таки жить в провинциальном городе! – то ли в шутку, то ли всерьёз воскликнул Савельев. – Все знают всё и про всех и при этом ещё и дают тебе ценные советы! Но я не сержусь на вас, Инна Ивановна! Я даже последую вашему совету. В вашей епархии найдётся укромный уголок для спокойной беседы?
– Для вас, Антон Павлович, найдём всё, что захотите, – радушно пообещала докторесса. Вечно Второй, даже не видя собеседницы, чувствовал, как лучится от удовольствия её лицо. Судя по голосу, это была очень красивая женщина, а чутьё никогда не обманывало старого ловеласа!
Отогнав фривольные мысли, Савельев подозвал своего шофёра (не садиться же за руль в слегка хмельном состоянии!). Подумав об этом, Антон нахмурился и вспомнил об Игоре. Чужой сын! Приподнятое настроение вице-мэра сразу же куда-то испарилось, мужчине расхотелось ехать в больницу: он боялся, что внезапно нахлынувшее раздражение испортит всю радость от встречи с Эльвирой.
– Куда едем, шеф? – осведомился тем временем водитель, усаживаясь за руль новенькой чёрной «Волги».
– Давай проедемся по городу, проветрим мозги, а там видно будет, – уклончиво отозвался Антон Павлович.
Юра, шофёр первого заместителя мэра, любил такие променады. Обычно начальник к концу поездки расслаблялся, впадал в благодушное настроение и предлагал Юрию либо продолжить праздник где-нибудь в баньке или казино, либо подкидывал «на бедность» внеплановую премию из собственного кармана. Но сегодня Савельев явно был не в духе. Странно: вечер вроде бы удался, варяжские гости остались довольны и самой сделкой, и устроенным в её честь банкетом. Юра припомнил, что шеф вообще в последнее время отличается несвойственной ему неразговорчивостью и хмурым настроем. О причинах водитель даже не хотел думать. Газет же он вовсе не читал, предпочитая разгадывать бесконечные сканворды.
Когда залитый вечерними огнями центральный проспект остался позади и Юра повернул машину на тихую улочку, ведущую к больнице, Савельев всё-таки решился навестить Карелину. Он отпустил «Волгу», сунув услужливому шофёру пару купюр неплохого достоинства, и неторопливо пошёл по аллейке к центральному входу.
Вечно Второго встретила сама Инна Ивановна, дежурившая в эту ночь. Она отвела вице-мэра в «комнату отдыха», которой служила ординаторская. В отличие от всех остальных больничных кабинетов, здесь были и диван, и ковёр, и телевизор, и чрезвычайно уютные кресла, в которые так и хотелось завалиться и поспать…
Через несколько минут, когда в ординаторскую скользнула Элка, Савельев уже спал, утопив расслабленное тело в одном из этих заманчивых кресел. Карелина, увидев такую идиллическую картинку, невольно улыбнулась и подсела на пухлый велюровый подлокотник кресла, нежно погладив Антона кончиками пальцев по щеке. От этого ласкового прикосновения мужчина вздрогнул и проснулся.
– Я продолжаю спать? – спросил он, разлепив глаза и увидев перед собой смеющуюся Эльвиру.
– Это похоже на сон? – парировала Элка, взяв ладонь Савельева и положив её себе на грудь. Пальцы мужчины дрогнули и невольно сжали упругий маленький холмик, соблазнительно упрятанный под мягкой хлопковой блузкой.
– Это похоже на самый прекрасный сон в моей бестолковой жизни! – в тон Элке откликнулся Савельев, и все тревожные мысли моментально изгладились из его просветлевшей головы.
Женская грудь – несомненно, лучшее лекарство на свете! «Бывает лечение пиявками – гирудотерапия, а я изобрёл настоящую грудотерапию!» – с удовольствием подумал Антон Павлович. Эльвира прерывисто вздохнула и прижалась к Савельеву, закрыв глаза. Он с нарастающим волнением гладил плечи и спину любимой женщины, и эти поначалу деликатные прикосновения быстро переросли в откровенные настойчивые ласки.
Антон на минуту оторвался от Элки, но лишь для того, чтобы запереть изнутри дверь кабинета. А потом он с такой жадностью набросился на Карелину, что та даже испугалась его лихорадочно сверкающих глаз, жёстких горячих рук, причиняющих сладость и боль губ… Он наконец-то мог любить эту долгожданную женщину, не опасаясь соглядатаев и недоброжелателей, не оглядываясь на собственное прошлое и не просчитывая будущее. Он просто любил и получал от этого всепоглощающее удовольствие, равносильное настоящему счастью.
Может ли такое счастье быть долгим? Или оно промелькнёт, словно падающая звезда, не оставляющая на небосводе ни следа? Сейчас Антону Павловичу не хотелось думать об этом. Он лежал на казённом диване в обыкновенной больнице, обняв вытянувшуюся вдоль его тела хрупкую женщину, почти девочку по формам, и эта ситуация не казалась ему пошлой. Поезд, гостиница, больница, съёмная квартира… Это всё было недостойно такой женщины, как Эльвира! Она заслуживала большего, гораздо большего, и не её вина, что судьба так распорядилась их жизнями и не была щедрой на дары.
Савельев твёрдо решил оставить Валентину и уйти к Карелиной. Сейчас не совковые времена: сохранение семьи по принципу «во что бы то ни стало» не считается непременным условием успешности руководителя, развод не препятствует карьерному росту. Парторганизация не пожурит его и не лишит полномочий. Неужели ему и ей запрещено быть счастливыми?!
Впервые Антон задумался о том, сможет ли Элка быть счастливой с ним. Всё это время он прислушивался к собственным ощущениям, размышлял о судьбе себя любимого, а чувства Карелиной оставались как бы «за кадром». Эта женщина пережила столько неприятных и откровенно трагических событий, а он всё решает: повредит ли она его карьере? Нормальный мужской подход, исключающий всяческие сантименты!
Как бы хотел Савельев проникнуть в мысли Элки! Он видел, что сейчас, в эту самую минуту, она полностью довольна жизнью. Но в ней также явственно читалось сожаление, что этот миг счастья короток и неуловим, и понимание того, что он неизбежно завершится, оставшись лишь облаком приятных воспоминаний на свинцовом небосводе объективной реальности. Эльвире тоже был не чужд мужской подход к действительности, но она чувствовала тоньше, а мыслила, увы, трезвее. И потому не питала иллюзий по поводу будущего безоблачного счастья с Савельевым.
Она полностью исключала подобную возможность, и на лице её отразилась вся гамма чувств, от недоверия до изумления, когда он, приподнявшись на локте и пристально посмотрев в её посветлевшие глаза, вдруг тихо, но твёрдо сказал:
– Я люблю тебя, Элечка. И я хочу, чтобы мы поженились.
– Я знала, что ты немного сумасшедший, но я надеялась
