Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 49
А потом, когда все смеялись и рассказывали что-то наперебой, мешая друг другу, в приемный покой выскочила сестра и крикнула:
— Галина Васильевна, скорей!
Стало тихо-тихо, и было слышно, как шальная муха бьется в окне, жужжа, словно тяжелый бомбардировщик. А потом все услышали, как простучали каблучки Галины Васильевны, и потом настала тишина — гулкая и пустая, как ужас.
У Рослякова остановилось сердце. Кончик носа сразу же заострился и сделался белым. Дали кровь в вену, но ничего не помогало. Тогда профессор вскрыл только что стянувшие грудь швы, отодвинул в сторону легкое и, взяв сердце своей желтой, сожженной йодом рукой, начал массировать его.
— Ну, — говорил он, — ну, ну, ну!
Он снова стал багровым, этот семидесятилетний профессор, и шея у него сразу же налилась кровью, и глаза сузились в меткие и всевидящие щелочки.
Сердце лежало в его руке, мягкое и безжизненное.
Он давил его сильно и властно. Он передавал ему силу и желание жить, он повторял все злее и громче:
— Ну! Ну! Ну! Ну!
Галина Васильевна стала рядом с ним.
— Остановка сердца, — сказал он. — Идиотизм какой-то! Ну! Ну! Ну!
Вдруг он замер: почувствовал слабый, чуть заметный толчок. Он сразу же ослабил пальцы и сдавил сердце едва заметным движением. Оно отозвалось — тук! Он сжал его еще слабее. А оно четче — тук!
— Ну же! — сказал профессор. — Мать твою! Давай!
И сердце снова сократилось.
— Где кровь? — сказал он. — Перелейте кровь! Быстро!
Дали кровь. И сердце стало все отчетливей и резче делать свою работу, а вся работа его — великая и мудрая — заключалась только в одном: в беспрерывном и размеренном движении.
— У него кончается наркоз, — сказала анастезиолог, — максимум три минуты.
— Терпи, парень, — сказал профессор Гальяновский и начал зашивать грудную полость. — Теперь терпи, коли выжил.
Галина Васильевна подошла к Рослякову и, нагнувшись к нему, стала говорить медленно и громко:
— Они все здесь. Они ждут тебя, Валя. Ты меня понимаешь? И Садчиков, и Костенко, и ребята из управления.
Росляков сосредоточенно смотрел в потолок и молчал. Глаза у него были огромные и бездонно-синие.
— Они все здесь, Валя, скажи, что ты меня слышишь, скажи!
Он ничего не мог сказать ей, потому что в горле у него была трубка, шедшая в легкие. Он только кивнул головой и нахмурился.
— Сейчас ты их увидишь, только будь молодцом, ладно?
Он снова кивнул головой, и Галина Васильевна увидела, как глаза у него стали темнеть.
«Как у новорожденного, — подумала она, — у Катюшки тоже потемнели глаза. Он новорожденный. Он был там, за гранью, он был мертвым».
— Выньте у него трубку, — сказал профессор.
— У тебя теперь все в порядке, — говорила Галина Васильевна и гладила его лицо, — мы зашили рану, теперь ты у нас молодец. Ты замечательно перенес операцию, теперь все будет в порядке.
Росляков закрыл глаза и наморщил лоб.
— Тебе больно, да?
Он кивнул головой.
— Терпи.
— Терплю, — прохрипел он и постарался улыбнуться.
— Молодец, ешь тя с копотью, — сказал профессор.
Профессор быстро накладывал шов, только что разорванный им. Наркоз кончился, и он шил по живому телу, а Росляков лежал, закрыв глаза, и морщился, а Галина Васильевна все повторяла и повторяла:
— Они все здесь, они ждут тебя, понимаешь? Садчиков, Костенко, Коваленко, и Бабин, и еще много ваших. Сейчас дотерпи, и мы их пустим к тебе, ладно?
Росляков открыл глаза, посмотрел на Галину Васильевну строго, требовательно, и слезы покатились у него по щекам.
— Все, — сказал профессор, — везите в палату.
Вернувшись в управление, Садчиков достал пачку «Казбека» и прочитал там номер телефона, который продиктовал Росляков в машине перед тем, как потерять сознание. Снял трубку, набрал номер.
— Да, — услышал он девичий голос.
— А-алену пожалуйста.
— Это я.
— Здравствуйте. М-меня просил вам позвонить Валя.
— Какой Валя?
— Росляков.
— Кто говорит?
— Его друг.
— Я его жду.
— П-правильно делаете. Только он не придет.
— Почему?
— Он р-ранен. В больнице на П-пироговке лежит.
В трубке долго молчали. Потом Алена спросила:
— Мне туда можно?
— Н-нужно. Хотя, я думаю, в-вас туда не пустят…
Алена бежала по уснувшим московским улицам. Она забыла переодеть тапочки, и поэтому ноги у нее промокли сразу же, как только она вышла из дому. Она бежала по лужам, почти по середине улицы. В лужах отражались звезды. Дождь кончился, небо стало высоким и ясным. Звезды казались по-южному огромными и низкими. В лужах они отражались точно и незыбко. Алена бежала по лужам, и звезды брызгами поднимались вверх, шлепались на землю и разбивались. Она бежала все быстрее и быстрее. Алене казалось, что сейчас все зависит от того, как быстро она прибежит в больницу к Рослякову, которого зовут детским именем Валя. Она бежала и плакала, а звезды брызгами взлетали в небо и пропадали потом, разбившись об асфальт, который был по-земному теплым.
Конец банде
Сударя, Читу и Прохора допрашивали в трех разных комнатах. Садчиков зашел в медпункт, выпросил две таблетки кофеина и отправился в комнату, где допрашивали Прохора. Допрос вел Костенко.
— Я ж на почве ревности в нее хотел-то, — твердил Прохор, — а он помешал. Откуда я знал, что вы из розыска?
Костенко сидел молча и только изредка, будто метроном, ударял по столу длинной линейкой, измазанной разноцветными чернилами.
— Может, она мне на каждом шагу изменяла, у меня сердце тоже есть, я ведь тайно ее любил-то, — медленно, глядя в одну точку, тянул Прохор. — А он когда стал рваться, я решил, что это, наверное, ее хахаль какой…
Костенко кашлянул, и Прохор быстро на него глянул и замолчал.
— Расскажите, как вы убили милиционера около ВДНХ, — негромко и очень спокойно спросил Костенко.
— Я не убивал милиционера около ВДНХ, — четко и ровно ответил Прохор.
Садчиков закурил, и снова воцарилось долгое молчание, и только время от времени через точные промежутки Костенко ударял линейкой по столу.
— Расскажите, как вы убили шофера Виктора Ганкина, — так же негромко и очень спокойно повторил Костенко.
— Я не убивал никакого Ганкина, — так же четко и ровно ответил Прохор.
Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 49
