а мы с Никольской — спрятались за его пределы на дурацком клочке сцены. Здесь стало слишком стремительно жарко, пока мы усердно дышали и прижимались друг к другу, изображая страсть. Я уже не понимал, почему меня колотило — из-за отходняка или пробирающего желания решиться на настоящий поцелуй. Под курткой совсем ничего не было видно, но чувствовались нежные губы, гладящие меня по щеке и замирающие в нестерпимой близости от уголка влажного от слюны рта. Я пришёл в нетерпение, искусав его, и уже ненавидел себя за это…
Фанаты визжали от восторга, как резанные свиньи. Тем немногим, кто не поверил, оставалось лишь догадываться, чем мы занимались с Евой без посторонних глаз.
По ощущениям наш спектакль продлился чудовищную, непростительную бесконечность. Непростительную — потому что я так и не решился поцеловать Еву в губы.
Оставшаяся часть концерта пролетел на одном дыхании, как выскочившая из дула пистолета пуля. «Надеюсь, она когда-нибудь прилетит мне в голову», — думал я, глядя на чёрные подмосковные леса, пролетающие в окне.
Нас окружили толпы на бэкстейдже. Я отбивался автографами до потери пульса, пока меня насильно не затолкали автобус, разругался со всей командой, чтобы выкроить хоть минуту. Но так и не попрощался с Никольской.
***
33 Противоядие от душевной боли
В салоне шумно гудел двигатель. Я сидел на ступенях в приглушённом свете. Приложился лбом к дребезжащему стеклу, запотевшему от дыхания, и прикрыл веки. В черепушке ныло от ледяного соприкосновения… Все они в хвосте автобуса бурно праздновали, как алкоголики в вагоне-купе. Отмечали успешный фестиваль, звякая бутылками, громко и истошно смеялись — а про Никольскую забыли в один миг. Я просто не мог в это поверить… Как в бреду, игнорируя миллион фанатских сообщений, написал контрольное смс её новому «дрессировщику» из Уфы. Ева сейчас, наверное, ехала в отель по московским пробкам на заднем сидении такси, а мы тащились по трассе.
Я всё смотрел усталыми глазами на счастливые лица парней. Чего им было горевать? Мы поднялись на пик своей возможной популярности, устроив дикую давку на фестивале. Я снова доказал всем, что Господин — живучий, непотопляемый чёрт. Этот долгожданный день пролетел, жизнь, само собой, продолжалась, а впереди было тридцать пять городов, долгие остановки, концерты и ночные бдения. Без взбалмошной девчонки, пытающейся прикрыть свою строптивую натуру детскими косичками…
Неужели даже Ванечка оказался такой двуличной сукой, что не тосковал по своей лучшей подружке? Они с Евой так усердно морозили мне мозги, отрицали любые прямолинейные вопросы, что я ждал сегодняшний день, как спасительный оплот. На полном серьёзе рассчитывал, что, избавившись от девчонки, мне станет проще. Проще осквернять этот мир своим творчеством без отвратительных намёков на отношения внутри коллектива… Но стало только окончательно хреново!
Глубоко вздохнув, я почувствовал, что просто воздуха уже не хватает. Дотянулся до электронки в кармане и стал часто вбирать дым. В груди было погано.
— Рязань! Жди нас с огненным концертом! — говорил Юрген на камеру. На фоне послышались звуки чоканья. — Завтра… То есть, уже сегодня вечером, в двадцать ноль-ноль! Не опаздывать, бл*дь! Я вас лично пересчитаю из-за пульта!
— Спасибо этому невидимому ниндзя за годный звук! — встрял басист своей уже подохмелевшей рожей между звукарем и его телефоном.
Андрюха размазывал по лицу грим салфетками, пытаясь оттереться от краски, но превратил себя в волосатое пугало.
Я наблюдал, как эти два клоуна читают вслух фанатский чат, восторгающийся сегодняшним концертом, пока меня не замутило от привкуса искусственного персика во рту.
— Что вы делаете? — безжизненно выдохнул я дым, пряча электронку в карман.
Юра выключил эфир.
— Смотрите-ка, заговорил! Мы… — он опрокинул рюмку в один глоток и сморщился. — З-зовём народ тратить денежки! То есть, делаем твою работу за тебя, пока ты обижаешься, как девчонка, не пойми на что!
— О-о-о! Я думал, Господин взял обет тишины до следующего вечера! — пьяно забормотал Андрей, набрасывая на стол с едой гору чёрных салфеток. — Ну ты ему наговорил, сейчас опять начнётся…
Начнётся что?
Лучше бы я действительно продолжал их игнорировать. Внутри у меня вскипело, я еле сдерживал извержение злобы, сковавшей конечности. Откуда столько агрессии, сам понять не мог… Отвернулся только снова к окну, нахмурившись.
— Да бл*, хватит обижаться, как ребёнок! Ну не пустили тебя на бэкстейдж обратно, ты как будто сам не знаешь, что времени было в обрез. Первый концерт в рамках тура и сразу день в день! Нужно будет настроиться, провести саунд-чек, а там уже и до выхода недолго. Реально пора было выезжать… Столько времени потратили, чтобы своё забрать! А ты всё про автографы! Да если мы опоздаем ко времени, я буду первый, на кого ты наорёшь, я что, не знаю что ли?! — разошёлся Юрген. — Я с тебя шалею, продюсер!
Меня это задело до дрожи в кулаках. Я принялся переминать пальцы, не глядя на звукаря. Его послушать, так Господин и правда непрофессионально себя повёл…
— Да причём тут бэкстейдж? Думаешь, я наслаждаюсь раздавать автографы?
— Э-э-э… — я обернулся к нему и окатил Юру презренным взглядом. — Разве нет?
— Заснусь свои домыслы в жопу! И просто скажи! Ты хоть попрощался с Никольской? Хоть кто-нибудь из вас видел её после концерта?
— Да мы-то попрощались… — Когда? Когда они успели? Разноцветный из-за татуировок Гриша в дырявых трениках приподнялся с койки, попивая пиво из бутылки, и прищурился. — А ты, получается, из-за неё собирался задержаться?
Пять пар глаз вонзились меня подозревающими взглядами, от чего у меня перехватило дыхание. Приторный привкус персика, обволакивающего рот, вынудил прокашляться. Они точно решили, что между нами с Евой что-то есть… Как и фанаты, хотя на интервью мы повода не давали. Вдруг перед глазами встала обложка нового альбома, в которой я углядел её узнаваемый взгляд, и осунулся.
Да, я же сам представил Никольскую как свою поклонницу. Может, у публики поэтому разыгралась фантазия? Молодая, привлекательная. Поём в дуэте, ещё… Я вступился за неё по своему продюсерскому долгу — и что же? Сразу спаривать нас вздумали?
Я с трудом сглотнул и сипло заговорил, на ходу подбирая оправдания.
— Хотел просто дать ей ЦУ. Этот шоумен — непростой дядька…
— Вы что, не могли поговорить в коттедже? — тут же громогласно отрезал Муратов.
Я окончательно обмер на ступеньках, глядя в его безумные голубые глаза, буквально светящиеся нездоровым любопытством. Он почти снял весь грим, затирая лоб в перерывах между рюмкой, и выглядел теперь как-то слишком самоуверенно.
Думает, один концерт отыграл и всё? Теперь Боженька, станет благую истину вершить?
Сука! Да может я и поговорил
