сплочение большинства полисов в их борьбе против общего врага — персов-сменилось затем возобновлением ожесточенного соперничества между отдельными городами. Его кульминацией явилась Пелопоннесская война, которая, по словам Фукидида, «вызвала величайшее движение среди огромного большинства всех народов» и «затянулась надолго, и за время ее Эллада испытала столько бедствий, сколько не испытывала раньше никогда в равный промежуток времени. Действительно, никогда не было взято и разрушено столько городов, не было столько изгнаний и смертоубийств, вызванных или самой войной, или междоусобицами»[429].
Между тем завершение процесса сложения общеэллинской этнической общности относится к более раннему периоду. Важнейшим признаком его в Греции, как и в Древнем Китае, было возникновение общего этнического самоназвания («эллины»), Эллинам стали противопоставляться все иные народы, объединяемые под названием «варвары». Хорошо известно, что одним из первых на это обстоятельство обратил внимание Фукидид, отметивший отсутствие термина «эллины» в гомеровском эпосе. Гомер, пишет древнегреческий историк, «нигде не обозначает всех эллинов в их совокупности таким именем., точно так же Гомер не употребляет и имени варваров, потому, мне кажется, что сами эллины не обособились еще под одним именем, противоположным названию варваров»[430].
Наиболее ранние примеры употребления самоназвания «эллины» зафиксированы в произведениях Гесиода и Архилоха[431]. Так же, как и у древних китайцев, ведущим компонентом этнического самосознания эллинов была идея общности происхождения — в данном случае представление о том, что все они являются потомками некоего Эллина, сына Девкалиона, причем дорийцы, ионийцы и эолийцы считались отпрысками трех сыновей Эллина-Дора, Иона и Эола. Говоря о происхождении самоназвания «эллины», Фукидид прямо пишет, что «такого обозначения вовсе не существовало раньше Эллина, сына Девкалиона… Только когда Эллин и его сыновья достигли могущества в Феотиде и их стали призывать на помощь в остальные города, только тогда эти племена одно за другим, и то скорее вследствие взаимного соприкосновения друг с другом, стали называться эллинами»[432]. Что же касается слова «варвар», то у Гомера оно встречается еще в нетерминологическом употреблении, обозначая вообще любого человека, говорящего на непонятном языке (ср. утверждение Геродота о том, что египтяне «называют варварами всех, не говорящих на одном с ними языке»)[433]. Однако уже в V в. до н. э. в трагедиях Еврипида прилагательное «варварский» употребляется в значении «невежественный», «скотский», что отражает сущность противопоставления эллинов и варваров. Сама идея превосходства эллинов над «варварами» претерпевает в то же время существенное изменение. Согласно исходному представлению эллином можно было только родиться; теперь оказывается, что эллином можно стать, усвоив эллинскую культуру, и наоборот Тот же Еврипид вкладывает в уста одного из своих героев следующую реплику «Ты так долго жил среди варваров, что сам стал варваром»[434]. Еще более определенно сформулирована эта мысль у Исократа в его «Панегирике»: «Самое имя эллина становится уже обозначением не происхождения, но культуры. Эллинами чаще называют получивших одинаковое с нами образование, чем людей одного и того же происхождения»[435]. Все это полностью созвучно с теми изменениями, которые происходили в структуре этнического самосознания древних китайцев.
IV в. до н. э. вошел в историю Греции, как век кризиса. Истощенные борьбой за гегемонию древнегреческие полисы оказываются не способными преодолеть свои внутренние противоречия. Именно в это время все чаще раздаются голоса, призывающие к объединению полисов на основе эллинского этнического единства Мысль о необходимости воссоединения всех эллинов («панэллинская идея») высказывалась и раньше, даже во время Пелопоннесской войны. Теперь она становится особенно популярной. Платон, например, считал войны между греческими полисами братоубийственной враждой, тогда как войны с варварами казались ему вполне естественным явлением[436]. Много внимания уделял этой проблеме Исократ, один из ведущих глашатаев идеи объединения эллинов на этнической основе. «В обстановке несправедливостей и безумств, совершаемых другими, великое дело — первыми проявить благоразумие, выступить в защиту свободы эллинов, получить наименование не грабителей, а спасителей их», — утверждал он[437]. Если Платон выступал за передачу власти Дионисию над всеми греческими полисами Сицилии, то Исократ разрабатывает конкретные планы установления политического единства всех эллинов Балканского полуострова и Малой Азии. Полагая сначала, что инициатива умиротворения Эллады должна принадлежать Афинам, Исократ впоследствии меняет свою позицию, придя в конечном счете к убеждению, что осуществить эту миссию сможет лишь македонский царь Филипп. В обращении к нему Исократ рисует заманчивую картину единства всех эллинских государств и призывает Филиппа «считать своей отчизной всю Элладу»[438]. «Что может быть больше такого счастья, — продолжает Исократ, — когда к тебе прибудут послами от великих государств люди, пользующиеся наибольшим почетом, и ты будешь совещаться с ними об общем спасении, о котором, как станет ясным, никто другой не проявил такой заботы, когда ты увидишь, как вся Эллада поднялась на твой призыв и никто не остается равнодушным к твоим решениям»[439].
Иначе представлял себе объединение Эллады идейный противник Исократа, лидер антимакедонской партии Демосфен. Подобно Исократу он также видел выход из кризиса лишь в объединении древнегреческих полисов на основе эллинской этнической общности. Однако в противоположность Исократу он считал, что задачу объединения всего эллинского мира смогут выполнить только Афины. Что же касается македонян и их царя Филиппа (а позднее Александра), то Демосфен считал их варварами и, следовательно, естественными врагами эллинов[440].
Такое отношение к македонянам было характерно не для одного лишь Демосфена — оно разделялось многими его современниками и для этого у них были определенные основания. Действительно, в период сложения этнической общности эллинов Македония лежала за пределами эллинского мира, хотя царский род в Македонии древнегреческие историки (в том числе Геродот и Фукидид) считали эллинским. В этом отношении двойственное положение македонян полностью соответствует ситуации в которой находилось в Древнем Китае царство Цинь. Ирония судьбы (а может быть, ее закономерность) заключалась в том, что в обоих случаях объединение на этнической основе произошло благодаря усилиям полуварваров — Цинь Шихуана и Александра Македонского.
Однако ни в Древнем Китае, ни в Элладе совмещение политических и этнических границ, достигнутое благодаря созданию империи Цинь и державы Александра, не было продолжительным. Вскоре после проведения реформ, закрепивших административную структуру централизованной империи Цинь, Шихуан начинает войны с соседями. Итогом нескольких походов циньской армии на юг было присоединение к империи значительной территории, населенной «южными юэ». Совпадение этнических и политических границ вновь было нарушено, но теперь их соотношение стало обратным — империя Цинь превратилась в полиэтническое государство. После довольно длительного периода, последовавшего за созданием в 202 г. до н. э. новой империи Хань, когда древнекитайские правители отказались от активной внешней политики, во II в. до н. э.
