без сдачи.
– Отлично, – констатировал Картон и забрал деньги.
– А с какой стати еще десять франков? – возмутился я, и смех мой быстро сошел на нет.
– Успокойся, – шепнула мне Червоточина, но я ее проигнорировал.
– Дружище, я спрашиваю, за что еще десять франков?
– В смысле, за что?! – грубо ответил он. – Может быть, за разбитую бутылку?
– Ты не охренел часом? – я был шокирован такой наглостью, а Червоточина уже тянула меня к выходу. – Ты ее разбил!
– Говорить надо яснее, где что стоит! – выдал Картон.
– Пойдем, не нужно сцен, – процедила Червоточина и схватила меня за руку.
– Ты коробку с головы стяни, клоун, и не будешь на триста франков в день попадать! – воскликнул я, увлекаемый Червоточиной.
– Пошел ты, ублюдок! – почти закричал Картон.
– Коробку, говорю, сними и решим, кому и куда идти, дебила кусок! – крикнул я уже в дверях.
– А ну, стой, мразь! – он хотел погнаться за мной, но выйти из-за прилавка не успел, поскольку запнулся за что-то и рухнул на пол. – Повтори, что ты сказал, мразь! – кричал он вслед. – Будь ты проклят! – услышал я уже на улице.
– Ты вообще с ума сошел? – воскликнула Червоточина, когда мы чуть отошли, и вонзила в меня свой пылающий взгляд. – Что на тебя нашло?
– На меня? Он в коробке, черт его дери! Коробка на голове! Он не пробовал нормально работать?
– Какое твое дело? Ты почему такой недотепа?
Мне показалось, что она даже готова дать мне пощечину, возмущенная моей бестактностью, за которую, надо сказать, я себя виноватым не чувствовал, потому что, будучи за последние дни искушенным в чудаках, воспринял Картона как кретина, а не как человека с ограниченными возможностями.
Червоточина развернулась и пошла прочь с бутылкой в руке. Я догнал ее, рывком развернул к себе, прижал к мокрой стене и впился в ее губы поцелуем. Страстным, горячим поцелуем, на который ту же получил ответ, и сразу волны страсти начали топить мой разум в приступе неистового желания. Не стыдясь многочисленных прохожих, я схватил ее бедра и оторвал ее от земли; она обхватила ногами мою спину, отчего юбка ее задралась значительно выше приличного. Я уже целовал ей шею и плечи, а ее шляпка и мой зонт, который я закрыл еще перед входом в магазин, валялись в луже под нашими ногами.
– Пойдем! – она первой вернула себе рассудок и остановила меня.
– Пойдем, – ответил я, немного протрезвев от пьянящей страсти, выпустил ее из объятий и нагнулся, чтобы поднять шляпку.
– К черту ее! – сказала Червоточина и, схватив меня за руку, повлекла за собой.
Я все же успел схватить свой зонт и в сопровождении осуждающих и завистливых взглядов, на которые ни я, ни Червоточина, впрочем, не обращали никакого внимания, мы ринулись в том же направлении, откуда пришли.
– Я думал, что мы пойдем ко мне или к тебе, – говорил я на ходу.
– Молчи, прошу тебя! – задыхаясь от быстрого шага, ответила Червоточина. – Не говори ничего, просто иди со мной. На, открой лучше, – она протянула мне бутылку.
– Чем?
Она молча достала из кармана связку ключей, на которой висел и маленький многофункциональный нож. Дождь тем временем усилился, мы очень быстро промокли, а раскрыть зонт, который я зацепил за петлю на поясе, у меня не было возможности, так как руки были заняты вином, открыть которое хлипким штопором оказалось не самой простой задачей, выполняемой к тому же на быстром ходу.
– Погоди, – сказал я, остановившись, после того, как умудрился вкрутить штопор в пробку, и резким движением вырвал ее из горлышка.
– Дай, – сказала Червоточина, и, взяв бутылку, сделала несколько жадных глотков.
Затем она протянула вино мне, и я тоже выпил. А потом секунд пять не мог отвести от нее взгляда. Господи, как же она красива была в тот момент. Мокрые волосы пошли волнами, тушь слегка потекла черными слезами, капли дождя стекали с кончика носа, а взгляд пылал огнем опасности, к которой меня так тянуло.
– Насмотрелся? – спросила она.
– Нет, – ответил я.
– Идем, – она вновь схватила меня за руку. – Я знаю, чего я хочу, и это просто потрясающее чувство!
Только тут я понял, что мы идем обратно в парк, потому что пока открывал вино, то даже не мог толком оглянуться вокруг. Вскоре мы уже шагали по разбитой дорожке среди неухоженных кустов и деревьев прямо к Кровавому мосту. Уже заметно стемнело, а яркий беловатый свет в окнах психушки на другом берегу служил нам своеобразным маяком.
Мы подошли к тому месту, где уже стояли сегодня. Червоточина вновь взяла вино, и вновь сделала несколько больших глотков. Я последовал ее примеру, одновременно отмечая ее взволнованный взгляд и тяжелое дыхание.
– Господи, да оставь ты этот дурацкий зонт! – воскликнула она и, сорвав с моего пояса мой любимый зонт, когда я ставил бутылку на брусчатку моста, бросила его в реку.
– Эй, мой… – воскликнул было я, но она схватила меня за подбородок и повернула к себе.
– Отлижи мне!
– Что? – не сразу понял я.
– Отлижи мне, Зануда! На этом мосту! Сейчас!
И она бросилась ко мне с поцелуем. Впрочем, заставлять меня было не нужно, и я был готов исполнить ее просьбу с превеликой радостью. Мысль о том, что поблизости может бродить тот тип в камуфляже возбуждала еще сильнее. Не знаю, хотел ли я когда-нибудь кого-то так сильно как Червоточину. Нет, знаю: однозначно не хотел. И точно никогда в жизни не хотел так сильно, чтобы кто-то хотел меня. Покрыв поцелуями все ее лицо, я опустился на правое колено и поднял ее юбку. Она схватилась левой рукой за перила моста, и перекинула правую ногу мне через плечо. Я несильно прикусил ей внутренние поверхности бедер, чувствуя, как она дрожит, затем сдвинул в сторону полоску трусов, и прильнул губами к ее лону. Она тут же издала протяжный стон и запустила правую руку в мои волосы. Мне, в прямом смысле слова, показалось, что мои губы и язык обожгло – столь горяча она была в эти минуты, которые, клянусь! я хотел продлить навеки. Если бы в тот момент мне предложили исполнить любое мое желание, я сказал бы, что хочу прожить вечность именно так. Слыша ее стоны, чувствуя, как подгибается ее левая опорная нога, и придерживая ее в эти моменты, изо всех сил сжимая пальцами ее ягодицы и впиваясь ртом в ее раскаленную плоть.
Через три коротких минуты, она кончила, больно ударяя меня каблуком по спине, и едва не грохнулась на брусчатку. Я подхватил ее, и сев прямо
