лет после обнародования «грамот Ярослава» забылось, какие из них вызвали пристальное внимание в начале XIII в. Поэтому летописец вполне обоснованно привлек главный из сохранившихся актов Ярослава — его судебник, правда уже в сочетании с уложением Ярославичей.
Проверим результаты исследования. Итоги предпринятой в Новгороде на исходе первой трети XIII в. реформы (князь лишен большинства прав в окраинных новгородских волостях, но сохранил их в центральных областях Новгородской земли) нашли отражение в последующих договорах-докончаниях[673]. В них регулярно включается список окраинных владений Новгорода, куда князю доступа нет. Наряду с прочими в нем постоянно фигурируют Волок-Ламский, Торжок, Бежичи, Городець Палиць. Однако положение этих волостей не идентично остальным и постоянно оговаривается в тексте грамот еще раз. Оказывается, что на Волоке и в Торжке князь держит тиуна на своей части, а новгородцы — на своей. В Бежичах князю, княгине, княжеским боярам и слугам запрещается покупать или принимать в дар села, а также выводить оттуда в свою волость людей. По поводу Городца в первых договорах Новгорода с Ярославом Ярославичем подчеркнуто, что его отдали во владение Иванку князь Дмитрий с новгородцами[674].
Пристальное внимание новгородской администрации к перечисленным территориям продиктовано желанием оградить пограничные с Тверью земли от опасности окняжения. Поэтому так скрупулезно фиксируются налагаемые на князя и его окружение запреты в Бежичах. Та же причина лежит в решении выделить Городец Палиць, еще находившийся в составе Бежецкого верха во время приписки о Бежецком ряде, в самостоятельную единицу. Но потеря князем Бежичей была компенсирована, как мы помним, предоставлением ему Обонежья. А на Волоке и в Торжке обнаруживаются княжеские части (доли), т. е. и здесь действует принцип взаимного (с республиканскими органами власти) административно-податного размежевания.
Чем обусловлена логика такого «половинчатого» (во всех отношениях!) статуса этих, действительно наиболее уязвимых в смысле княжеского внедрения, владений Новгорода? Ведь в пограничных Заволочье и Вологде князя вовсе лишили права вмешиваться в судопроизводство и собирать дань. Приняв предложенную трактовку «грамот Ярослава», получим и ответ на поставленный вопрос. Ограничив суверенитет князя в XIII в. уроками и уставами его первых предшественников на новгородском столе, новгородцы и на себя вынуждены принять соответствующие обязательства. Власть князя сохранялась и не могла быть произвольно ущемлена на территориях, перечисленных в «грамотах Ярослава». Здесь любое вмешательство в права и доходы княжеской администрации требует равнозначной компенсации (Бежичи — Обонежье, части на Волоке и в Торжке).
Убедившись в правомерности наших наблюдений, получаем дополнительные сведения для реконструкции границ древнего Новгородского княжения. Отделим на карте Новгородской земли XIII в. (составленной А.Н. Насоновым) «волости новгородские»: Мелечю, Шипино, Егну, Вологду, Заволочье, Терский берег, Пермь, Печеру и Югру. Сличая оставшуюся территорию с областью федерации северных племен, очерченной по археологическим данным, видим их близкое совпадение.
Итак, центральные, исконные земли Новгородского княжества, консолидация которых восходит еще к эпохе племенных союзов, образовывали особое в податном и судебном отношении территориальное ядро, а последующие приращения к нему составили волости-провинции. Изучение с этой точки зрения процесса формирования государственной территории Новгорода проливает свет на особенности ее административной структуры.
Исследователи давно обратили внимание, что и сам Новгород одновременно подразделялся на концы и на сотни, и в Новгородской земле рядом с волостями существовали сотни. Но до сих пор причины столь любопытного явления, как и соотношение двух административных систем, не нашли еще исчерпывающего объяснения.
Если выявленные выше границы древнего ядра Новгородского княжества сопоставить с картой размещения новгородских сотен (за вычетом псковской части) Б.А. Рыбакова[675], то они совместятся в близких пределах. Хотя выводы Б.А. Рыбакова нуждаются в некотором уточнении, его мысль о связи сотен с «областными» территориями остается непоколебленной[676].
Перечисление новгородских сотен дошло до нас в виде вставки в текст «Устава о мостех»[677]. Датируется этот акт XIII в., причем В.Л. Янин цепью остроумных аргументов сузил датировку до 1264 г. (начало княжения Ярослава Ярославича)[678]. В Уставе названо десять городских сотен: девять по именам сотских, а одна княжеская. Затем следует список «областных» сотен, поименованных по территориальному принципу. Вместе с княжеской их девять, одна пропущена. Именно пределы последних и стремился установить Б.А. Рыбаков. Несколько иначе подошел к решению этого вопроса А.Н. Насонов. Оставляй в стороне функциональную роль новгородских сотен, он решительно выступил в пользу их территориального характера[679]. Однако исследователь, касаясь размещения сотен, апеллировал не к новгородским полупятинам конца XV в., а к волостям, известным по летописи и актовым документам. Этот прием позволил внести определенные коррективы в наблюдения Б.А. Рыбакова. Не высказываясь прямо, А.Н. Насонов склонялся к мысли о большей древности волостей[680].
Напротив, Б.А. Рыбаков деление Новгородской земли на сотни возводит к XI в., связывая его с дружинным бытом и методами сбора дани[681]. Принимая в общем локализацию сотен, предложенную Б.А. Рыбаковым с коррективами А.Н. Насонова, можно несколько уточнить месторасположение некоторых из них. Но прежде всего следует отметить, что совпадение территории сотен с древним ядром Новгородской волости косвенно свидетельствует об их раннем происхождении. Более того, ряд данных о сотенном устройстве в соседних с Русью славянских странах, а также в Германии заставляет отодвигать время возникновения этого института в глубь веков, в эпоху военной демократии и выделения племенной дружины[682]. Поэтому касаясь территории новгородских сотен, нельзя обойти молчанием вопрос об их назначении.
В «Устав о мостех» сотни были вписаны по случаю разверстки между ними каких-то мостовых работ в Новгороде и его окрестностях. Причем в них участвовали и городские, и областные сотни. Это обстоятельство, на наш взгляд, не дает права решительно отделять первые от вторых, а, наоборот, связывает их в единую систему.
Впервые сотские в Новгороде упомянуты в начале XII в.[683] Затем они названы в составе посольств к князьям Всеволоду и Ярославу под 1195 и 1196 гг.[684] А сотский Ларион выступает в роли парламентера новгородцев в знаменитой Липицкой битве 1216 г.[685]
Наконец, в «Церковном уставе Всеволода», время становления которого В.Л. Янин относит к концу первой четверти XIII в., все десять новгородских сотских действуют вместе[686]. Они участвуют наряду с боярами, владыкой и старостами в совещании у князя. «Устав» предписывает им вместе с епископом «строить» дом святой Софии. Сотским и всему Новгороду отходит треть имущества казненного нарушителя торговых мерил и т. д.
Все эти известия рисуют высокое положение сотских в административной иерархии Новгорода. Им принадлежало представительство от определенной части населения города[687]. Они выполняли и какие-то военные функции. Территориально-корпоративный характер сотен проявляется в известии о разграблении новгородцами дворов и сел
