пошел там, походил, походил. Вечером и думает: «Да откуль он узнает — с могилы или откуда. А я у казармы возьму там у угла землю да принесу, скажу, что с могилы, да и всё».
Ну он, значит, ему приносит. Тот берет эту, значит, землю, несет к этой старушке. Та посмотрела и говорит:
— Э-э-э, дорогой мой! Это, — говорит, — вот от правого угла казармы земля-то. На что ты мне принес?
Тот приходит… Да, а он предупредил: если неправильно землю принесешь — голову рублю. Ну хорошо, он ему взял голову и отрубил.
Теперь на второй день обратно, значит, выстраивает и говорит:
— Ну, кто еще смелый найдется?
Вот этот Петр и поднимает руку:
— Я!
— Ну хорошо. Давай выходи.
Петр ему и говорит:
— Вот, дорогой мой, дай мне винтовку, дай мне наган и дай мне ручные часы, чтобы за временем смотреть.
— Ну хорошо, пожалуйста.
Тот его приводит в склад.
— Вот тебе, бери новую винтовку, вот тебе, новые часы бери, вот и наган тебе новенький, бери в кобуре.
Ну хорошо. Вот тот, значит, пошел. Пошел, гуляет то вдоль кладбища, то еще пройдет по кладбищу. Вот так ходил-ходил, ходил-ходил. Смотрит на часы.
— Ага. Одиннадцать часов уже. Нельзя еще. Велено только в двенадцать.
Ну хорошо. Еще раз прошел. Смотрит — без пяти двенадцать.
— Ну, теперь можно идти на кладбище.
Вот он на кладбище заходит. Только в кладбище-то заходит, ему навстречу Белый. Неизвестная сила. Вышла лесом, навстречу ему. Ну, Белый ему ничего не сказал. Так мимо друг друга прошли. Всё.
Тот приходит к могиле. Смотрит на часы.
— Ага, без одной минуты. Нельзя еще брать. Точно велено в двенадцать.
Точно стало двенадцать. Всё! Берет пясть земли, завернул в носовой платок, в карман — и пошел.
На котором месте они с Белым встретились — Белый обратно. Он идет с кладбища, а Белый на кладбище. Обратно друг другу ничего не сказали. Ну, этот видит товарищ: надо тикать. Как он припустил! А Белый раз шагнул, смотрит — на могиле земля-то взята!
— Ага! — он вдогон.
А ему вдогон что: он раз шагнул — вот его и догоняет. Он разворачивается — бух с винтовки в него! А Белый берет пулю — в него обратно. Он думает: «Ого, стрелять больше нельзя». Он берет винтовку за ствол-бах его винтовкой! А этот пока винтовку ломал, а этот всё бежит да бежит, бежит да бежит. Тогда что ему делать? Он выхватывает с кобуры наган-раз наганом в него! Он пока наган-то ломал…
Что делать ему? Он сразу гимнастерку с себя выхватывает. Выхватывает-раз в него гимнастеркой!
Гимнастерку он пока рвал, тут как раз казарма. Он в казарму и заскочил. Заскочил, приносит командиру эту землю. Землю эту принес:
— Вот, товарищ командир, пожалуйста, земля!
— Да, Ну хорошо, идите отдыхайте.
Ну, он пошел отдыхать. А тот землю взял и пошел к старушке. Вот старушка-то и говорит:
— Да-а! А кто это такую землю принес?
— Да вот, — говорит, — солдат один, — говорит, — принес землю мне.
— Так вот, дорогой мой, раз ты сумел землю достать, так теперь будь сам неплох. Завтра в двенадцать часов дня выходи на парадное крыльцо. Как раз понесет эту красавицу тебе. Вот так. Поднимется пурга. Пурга такая поднимется, что навстречу попадет, дома попадут — всё понесет на тебя. А ты не бойся. Расширь руки, и она тебе падет как раз на груди.
Вот. Ну, он думает, офицер-то: «Что, — думает, — уж умирать так умирать! А всё равно надо добиться до красавицы».
Он выходит на парадное крыльцо и смотрит — действительно, начинает клубок виться, виться, виться, и смотрит: начинается пурга. Такая поднялась сильная пурга — ну рвет, всё рвет! И всё несет на него. Он руки расщеперил — и бух ему красавица на руки. Вот он берет ее, значит, и понес в спальню к себе. В спальню, может, принес, положил на кровать. Сам около на стуле и слушает, когда же она проснется, хоть поглядит-то хоть на меня одним глазком-то?
Вот она, значит, спала-спала, вдруг открывает глаза:
— А где я?
Он ей начинает рассказывать:
— Вот так и так. Вы находитесь в России. (А ее это с Англии принесло, во, понял?!) Вы находитесь в России, вот так и так, и ей всё рассказал.
Ну, она, значит, и говорит:
— Ну, поскольку меня сумели взять, так я уж тогда должна вашей женой быть. Так разрешите, пожалуйста, я напишу своему отцу, у меня отец-английский царь. Вот. Я напишу своему отцу, чтобы он приехал, значит, этого, на бал сюда к нам.
— Ну пожалуйста.
Раньше границы были открытые. Ну, она, значит, пишет письмо, пишет, значит, этому английскому царю. Тот приезжает. Ну, начался бал. Начался бал, значит…
Да, а он этого солдата вызывает и говорит:
— Вот, дорогой мой, ты учти: за то, что ты принес мне землю, вот так, я тебя сейчас отпускаю.
А раньше, значит, так: солдату никуда не разрешалось — ни в столовую, никуда.
— Вот я, — говорит, — тебе даю денег и иди в любой ресторан. (Понял? Во!) Вот тебе документы. Всё. Ты освобожден пока у меня. Но придешь обратно еще ко мне.
(А ведь раньше было так: солдату и собаке в столовую ход был запрещен, Даже было вот так: на столовой было написано, вывеска такая — «Солдату и собаке ход воспрещен», Понял? Во! А тут вдруг солдат приходит в ресторан, заказывает всё. Там и смотрят: что такое?)
Ну, пил да был, и его, вернее всего, полиция забрала. Забрала полиция его (понял?) и посадили. Посадили, вот так. Посадили, значит, его и… этого… высшему командованию суда, значит, передали, что вот так и так, солдат сбежал, дезертирует. А высшее командование там присудило ему вешалку. Ну, вешалку, значит, ему присудили. А этот и говорит, офицер-то:
— Не его ли, — говорит, — посадили-то?
(Понял? Во!)
— Дай-ка это я, — говорит, — проверю.
Он пошел. Приходит, а там ему уже петля накинута на шею, понял? Только, примерно, придет этот командир роты, скажет команду: «Вешать!» — и всё. А он с этим английским царем приходит, значит, вот — у него петля. А он так посмотрел: тот парень-то! Ага, хорошо. Он сразу говорит:
— Духовой немедленно давайте сюда!
Ну, а при каждой части и раньше было и сейчас — духовой оркестр всегда есть. Ну, сразу тут духовой, значит, пришел. Вот он и говорит:
— Играть, духовой!
Духовой заиграл.
— Снять петлю под духовой!
Ну, под духовой, значит,
