— О! Это тот самый сад с красивой территорией и шикарными детскими площадками? Иришка будет в восторге.
Она складывает лист и убирает его в карман.
— Спасибо. Ты просто спас меня.
— Лисичка… Я вернусь через месяц, — касаюсь её пальцев.
Молчит, но руку не убирает.
— Я всё исправлю, обещаю!
Пожимает плечами.
— Пожалуйста, верь мне!
Обхватываю её за плечо и тяну к себе. Не отталкивает… Прижимаюсь так сильно, как получается. Она дрожит. Замёрзла или волнуется, как я?
— Олеся, прости меня, пожалуйста, — шепчу, трусь носом о её смешную шапочку, вдыхая знакомый аромат. — Знаю, это я во всём виноват. Я должен был догадаться, что папа что-то задумал, должен был как-то ему противостоять. А я ему слепо верил…
Не смотрит на меня. Глаз опущены. Касаюсь губами её лба.
— Я люблю тебя… Лисичка, посмотри на меня…
Носом пытаюсь поднять её лицо. Она плачет! Ловлю тёплые слёзы губами… Мне так больно, будто кислоту плеснули в душу…
* * *
— Где ты был?
Как только я вхожу в кабинет, отец вскакивает с кресла и в несколько размашистых шагов оказывается передо мной.
— Виктор, где ты был? Я тебя обыскался. На телефон не отвечаешь, дома не ночевал. Ты… опять спутался с этой своей… рыжей?
Почти в точку. Видит меня насквозь. Интересно, мысли тоже читает? Перемещение отслеживает? Автоматическое определение геолокации я заблокировал, как только приехал домой из аэропорта. Но не удивлюсь, если окажется, что в моём смартфоне встроена ещё какая-то дрянь, которая позволяет папе следить за мной, как орнитологи — за подопытными птицами.
Интересно, он в курсе того, где я был и что делал, а спрашивает для проформы? Или и правда меня потерял?
— Поговорить надо, — игнорирую его вопрос.
Устраиваюсь на удобном диванчике. Кажется, я был тут совсем недавно, и мы с папой выбирали клинику. Он казался мне тогда таким родным и близким, самым надёжным человеком на свете. Думал, что бы ни случилось, у меня в его лице всегда есть мощная поддержка и защита.
Да уж… Поддержал и защитил.
Отец устраивается рядом и смотрит вопросительно. Уже знает, о чём пойдёт разговор? А я никак не могу решить, с чего начать — с его заказа Штейнбергу, который кажется мне теперь сущей ерундой по сравнению с общим ужасом срежиссированного им спектакля? Или с того, что волнует куда больше, потому что раздавило меня бетонной плитой?
— Скажи, папа, ты в своём стремлении удержать меня в депутатском кресле совсем берегов не видишь?
— Послушай, я в курсе, что Миша перестарался. Но ситуация вышла из-под контроля!
Значит, всё-таки в курсе моих передвижений?
— Всё должно было ограничиться одной демонстрацией. Бабы должны были покричать, привлечь к себе внимание и разойтись. Ничего бы твоей девке не сделали!
— Ничего? То есть ты считаешь, что такое публичное унижение — это «ничего»?
— Виктор, давай начистоту. Унизить можно того, кто стоит высоко. А эту твою унижать некуда. Тебе не хуже меня известно, на какой помойке ты её подобрал. Так что она счастлива должна быть и благодарна. И безропотно терпеть издержки нашего дела. За которые она, между прочим, получила неплохую сумму.
— С какой бы помойки я её ни подобрал, это не твоё дело. Она — живой человек. И заметь, в отличие от тебя, ну и от меня, конечно, она многого добилась, поднялась с нуля, с самого низа. Сама! А где бы ты был без денег твоего отца? Где был бы я без тебя? Так какое право ты имеешь так о ней отзываться?
Говорю грубо, откровенно атакую. Отец не спорит. Выжидает, что я выдам ему дальше, и просчитывает свою стратегию. Манипулятор чёртов!
— Что тебе было непонятно в моих просьбах оградить её от всего этого?
— Ты просил оградить её от журналистов — я передал Мише твои пожелания. И потом, бабки взбесились сами по себе. Стоило их один раз подтолкнуть, и они как с цепи сорвались. Кто же знал, что они на пустом месте так заведутся?
— А успокоить их твой знаток человеческой психологии не пробовал?
— Не, это испортило бы весь эффект.
— Да какой к чёрту эффект? Папа, нельзя так обращаться с живыми людьми! Даже если они стоят на ступень ниже по социальному статусу.
— На целый пролёт ниже, ты хотел сказать?
— Да какая разница — ступень, пролёт. Люди — не куклы! Ты не имеешь права использовать их в своих грязных целях!
— Почему это грязных? Я, между прочим, о твоём благополучии забочусь. Вернёшься ты через месяц из клиники, а местечко твоё будет ждать тебя тёпленьким. Будто и не отлучался никуда. Ты, кстати, продолжать лечение собираешься?
— Значит, так, мандат я сдаю. Это не обсуждается. Официальная причина: состояние здоровья.
— Да ты что! Да какое состояние? В инвалидном кресле приезжают и сидят на заседаниях! А ты уже ходишь. И перспективы очень оптимистичные, врач уверяет, что ты и от костылей со временем избавишься.
— Отец, я сказал: не обсуждается, — стараюсь говорить спокойно, без эмоций, но как можно твёрже.
— Это она тебя накрутила?
— Нет, это моё обдуманное решение. Мне с самого начала не хотелось в это ввязываться. Но я сделал это ради тебя и нашего бизнеса. А теперь… Слишком многое изменилось. Если кратко, то мотивации больше нет.
— Хочешь сказать, что ты выходишь из бизнеса и готов от него отказаться? Подумай хорошо. Я немолод. Скоро всё это может стать твоим.
— Если ради того, чтобы ты наконец-то увидел во мне человека, имеющего право на собственное мнение, собственные желания и решения, а не куклу-марионетку, мне придётся уйти от тебя голым и босым, то я это сделаю. Без капли сожаления! А ты останешься, как Кощей Бессмертный, над златом чахнуть.
Я понял, что поступлю именно так, ещё когда вышел от Риммы. А общение с Олесей только укрепило меня в этой уверенности.
— Сын, не кипятись. Сейчас тобой руководит не здравый смысл, а эмоции. Остынь — и мы поговорим об этом снова. Хочешь, я уже сейчас переоформлю компанию на тебя?
— И что от этого изменится? Ты перестанешь вмешиваться в мою жизнь и топтаться по ней грязной обувью? Ты понимаешь, что заигрался? Ты своими аферами жизнь мне испортил!
— Что ты несёшь? Я для тебя разве что наизнанку не вывернулся.
— А не надо выворачиваться! Вот, посмотри, — тычу ему в руки результаты теста ДНК.
— Что это?
— Смотри и читай!
Он пробегает по листу глазами, задерживается на последних строчках.
— Надо же! Серьёзно? Твоя дочь? А ты сам-то знал?
— Догадывался. Потому и тест сделал. Давно, ещё до операции.
